Обозреватель. Преподобный русский эллин

О Максиме Греке легко писать. Он стоит особняком среди русских святых XVI столетия, не похож на них, не типичен для Руси. И его особенности видны очень ярко, рельефно.
Максим был уникальный человек, настоящий эллин, ученый и богослов. Примерно он то же, как если бы святитель Кирилл или святитель Мефодий или кто-­то из их учеников вдруг воскресли бы в XVI веке и взялись помочь русским разобраться с их заимствованной от греков, но так и не разобранной до конца книжной премудростью. При этом преподобный Максим еще и дитя эпохи Возрождения, много повидавший, оценивший и испытавший. Его православие – выстраданное и окончательное. Захоти – и он остался бы «под пленительным небом» Италии в не худшей светской среде. Но нет, он избирает Афон, бедный, теснимый иноверцами. В Ватопедском монастыре он думал закончить свои дни среди книг и молитв. Однако не там Господь судил ему исповеднический венец. По просьбе московского великого князя Василия Иоанновича он направляется в Москву и занимается переводами книг и подготовкой русских толмачей.
Здесь­-то он и попался на ерунде, если только можно назвать подобные вещи ерундой. Сиди он «в башне из слоновой кости», как положено интеллектуалу, полиглоту и богослову, он, вероятно, года через три мог бы спокойно отправиться с наградой в свою Грецию. Но нет. Вопрос церковных имений стоял достаточно остро во все времена, а тема немилости «христианнейших владык» вставала еще острее. Выказав симпатии к гонимым и униженным, Максим автоматически причислил себя к партии нестяжателей, тех, кто считал, что негоже Церкви владеть людьми как рабами. Со всеми суровыми последствиями для себя, ибо на стороне его противников – иосифлян был государственный аппарат и искушение им воспользоваться для борьбы со слишком умными оппонентами. Искушение, которое ни митрополит Московский Даниил, ни его служители не смогли преодолеть… Кроме того, Максим не одобрял второго брака Василия III, не принимал практики поставления русских митрополитов в Москве. В общем, он слишком много знал и слишком глубоко интересовался Россией…
История сидения Максима Грека по тюрьмам в Иосифо­-Волоколамском монастыре и в Твери в Успенском Отроче монастыре хорошо известна. Известна и положительная роль тверского епископа Акакия в облегчении его уз. Но свободу Максиму так и не вернули и на Афон не отпустили. Только перевели в Троице­-Сергиев монастырь.
«Воздаруй ми, рабу твоему и богомольцу нищему, – писал он из Твери молодому Ивану IV, – еже во Святую Гору возвращение… отпусти мене с миром отсюду…». И далее с легким сарказмом, понимая, видимо, тщетность просьбы своей, он говорит: «Ни во что же прочее потребен аз богохранимей земли Рустей, его же потребоваше от мене худаго, получил уже есть, да получу же и аз от благоверного царствия твоего, чего желаю…». (Я больше ни для чего не нужен богохранимой русской земле, и что плохого я заслужил в ней, я уже получил, да получу же от тебя, благоверного царя, и того, чего желаю»).
Не отпустили. Слишком умный. Слишком памятливый и внимательный. Мало ли что за границей расскажет.
И очевидно святой. Это было понятно уже современникам, которые писали ему письма, а Максим, как настоящий старец, отвечал на них. Вообще, Максим удивительно не современен XVI веку, а своей ученостью напоминает старцев века XIX, а то и XX. О своем опыте молитвы он ничего не говорит, но этот опыт очевиден из его мудрости и здравомыслии при ответах на разные вопросы. Его спрашивали и по бытовым делам (например, и сам Иван IV, которому он не благословил паломничество в Кириллов, но царь поехал, лишившись по дороге из-­за оплошности нянек малолетнего сына). Но такие вопросы и такие посетители, надо полагать, очень тяготили ученого инока.
В Троице­-Сергиевом монастыре он и преставился, по некоторым сведениям, в конце декабря 1555 года, там и похоронен, там и обретены и находятся сейчас его мощи. Память церковная преподобного Максима Грека совершается у нас 2 февраля (21 января по старому стилю).
Павел ИВАНОВ, «Тверские ведомости» pavel­ivanov2007@mail.ru