Средний возраст хористок тверского ДК «Пролетарка» (здесь в основном одни женщины) – 80 лет. Есть и ровесницы этого коллектива, 90-летние артистки. Накануне празднования юбилея «Русских напевов» они рассказали, как жили, какие песни пели и что значит для них этот хор.
Вера Блохина: «Пока пою, живу»
– Предприятие, где я работала мастером газовой службы, в начале 90-х закрылось. Мне было тогда 53 года. Деваться нам было некуда. И грустно так. А здесь, мне сказали, под духовой оркестр устраивали танцы. Чтобы не платить, нужно было записаться в какой-нибудь кружок. И я пошла в хор. Там преподавала и руководила коллективом Антонина Александровна Никонова. Она была профессионалом, собирала по деревням фольклор. Да, мы пели настоящие песни.
А тогда я сказала ей, что у меня ни слуха, ни голоса и вообще таланта нет, но хочу научиться петь. Она засмеялась: «Раз вы честно так говорите, то и я вам честно отвечу. Посажу там, где хорошо поют, и если вы не то запоете, топну ногой». Так она топала пять лет.
Я уже и на танцы перестала ходить, но хор не бросала. Устраивалась на работу уборщицей, санитаркой, а хор всегда был на первом месте – если график не подходил, увольнялась.
Предприятие, где я работала на обжиге керамических плиток, тоже закрылось, но я успела заработать себе астму. А сейчас думаю: «Вот 90 лет хору отметим, и уйду: куда мне, такой старой, на сцену выходить?» А врач мне: «Ты со своей астмой пока поешь – живешь». Я и стараюсь, разучиваю новые песни. Иду в магазин – повторяю, утром встаю – ничего не помню. Но заиграет баян, и все становится на свои места, и сразу картинка перед глазами. Поем мы песни военные, народные, душевные. Они все дороги для меня, но вот эта, пожалуй, особенно: «Когда живешь на белом свете, радуйся…».
Валентина Калюжнова: «Ходи в хор, не бросай!»
– Я старицкая, в деревне жила. Бегали гурьбой по деревне, песни орали. Папка пел «Меж высоких хлебов затерялося», а мамка – «За грибами в лес девицы гурьбой собрались». Просила отца отпустить учиться пению, а в семье шестеро детей, я самая старшая: кто будет матери помогать? Не отпустил.
В колхозе, как исполнилось восемь лет, стала работать в колхозе. Мы, дети, каждое лето все каникулы возили на телеге навоз в поле. Потом меня поставили телятницей, было у меня 30 телят. Ведра таскала, тяжело.
Потом вышла замуж и уехала с мужем в Тольятти. Вернулась в Тверь уже пенсионеркой, когда стала вдовой. Дружила здесь с одной женщиной. Говорю ей: «У меня мама умерла, не знаю, куда себя деть». Она предложила познакомить меня с соседкой, которая поет в хоре. Тогда руководителем здесь был Анатолий Николаевич Иванкович. В 2000 году пришла и стала солисткой: у меня голос-то – рупор. Пела зыкинскую песню «Снег на ромашке, снег на рябине», ею и открывались наши концерты.
А в 2005-м замуж вышла, мне тогда 64 года было. Когда работала на волжском автомобильном, хотела петь в хоре, но первый муж не пустил. Ревновал – когда мы в компании сидели, я романсы пела. Второй муж был на всех наших концертах, он любит меня, говорит: «Валя, ходи в хор, не бросай!»
Нина Глаголева: «Лечу над Россией»
– Я 32 года работала в столовой поваром. 24 года назад, как муж умер, пришла в хор. Анатолий Николаевич, руководитель, сказал мне: «Ты очень хорошо поешь». Стала я солисткой, выбрали меня старостой.
Сама я тульская, в нашей семье было шесть детей, пять мальчиков и последняя я – девочка. Беднота. В июле мне будет 80 лет. У меня сахарный диабет, три инсульта было, мне сделали операцию, достали 41 камень. Иной раз станет плохо-плохо. Но прихожу в хор – все болезни забываю. Разучиваю новые песни, исполняю старые. Люблю зыкинскую песню «Лечу над Россией», а еще «Молитва матери» – мы будем петь ее на праздничном концерте.
Лидия Артамонова: «Песня – в ней страданье, и грусть, и веселье»
– Я пишу стихи, мой первый сборник издали в 1977 году. «Развернулись родного баяна меха, и звучат переливы и трели. Русская песня легко полилась, в ней страданье, и грусть, и веселье» и другие стихи. Некоторые стали песнями.
Я работала библиотекарем. Отправили меня как-то поздравлять мужчин с 23 февраля. Я спела, а Валя услышала и позвала в наш хор. И костюмы у нас сейчас те же, что и тогда, 24 года назад. Им по 50, а то и по 80 лет. Штопаем и обновляем, но они все такие же красивые, потому что это чистая шерсть.
Тамара Акушко: «Пою с первого класса»
– Мне 83 года, здесь я 18 лет, а пою с первого класса. Пели то, что и все – по-белорусски. «Мати кличет дочь вечерать, а дочка не хочет». Учили нас мужчины, которых привезли из госпиталя домой, в деревню под Гомелем, инвалидами. Мы, дети, были для них как няньки.
Мы знали, когда концерт по радио будут передавать, садились под тарелкой, а инвалиды показывали, как надо петь. Андрей Колтунов, отец моей подруги, – на деревянной дощечке, без рук и без ног вернулся с войны. Когда жена увидела его таким, упала парализованной. Он, видимо, до войны был с музыкой связан – учил же нас как-то.
Окончила школу, и тетя привезла меня в Калинин, устроила в артель «Красный ткач» на улице Коноплянниковой. Я нитки разматывала, вязала и все время пела в самодеятельности. Муж любил меня, нравилось ему слушать, как я пою, всегда отпускал на репетиции. Как придем куда-нибудь, сразу заявлял: «Сейчас моя жена споет». Жаль, умер рано, в 59 лет.
Мария Слободенюк: «Мы с Верой здесь дольше всех»
– Если бы не хор, я бы уже умерла. 31 год здесь, пришли вместе с Верой.
Я получила квартиру в Химинстиуте. Пришла ко мне домой Вера: «Пойдем на танцы!» В ДК тогда устраивались танцы под духовой оркестр. Я говорю: «Стыдно в таком возрасте – 50 лет все-таки». Уговорила она, пришли мы, и вот в этом зале, где зеркала, познакомились с хором. Раньше он был фольклорным, с 1947-го по 2000-й им руководила Александра Николаевна Никонова. Она окончила музыкальное училище в 41-м, на фронтах выступала, была хормейстером и солисткой радио.
Мне все понравилось – мы в детстве пели всегда, куда бы ни шли, чем бы ни занимались. Репертуар у нас большой, больше ста песен. А наша руководитель Людмила Борисовна Зернова – очень, очень хороший человек.
Людмила Зернова: «Я их всех люблю. И они меня любят»
– Я в Твери с 1986 года. Приехала из Припяти после аварии на Чернобыльской атомной станции с мужем и маленьким ребенком. Муж работал на том самом четвертом энергоблоке, взрыв произошел не в его смену. Потом работал ликвидатором, у меня тоже есть этот статус.
Я была преподавателем по классу баяна в музыкальной школе. Когда случилась эта беда, никто ничего не говорил. Взорвалось 26 апреля ночью, а 29-го по радио объявили, что нужно выехать за город на три дня. Мы бегали по квартирам, сообщали об этом. Нахватались шитиков – так это называлось. Много всего насмотрелись. Ребенок заболел от радиоактивной пыли, людей рвало от радиации.
Вся Припять выехала в Киев. Пожилых практически не было – город был молодежным, 40 тысяч населения, 32 национальности.
Мы рванули в Тверскую область: муж родом из Белого, я – из Торопца, музыкальное училище оканчивала в Твери.
Устроилась в Дворец детей и молодежи, руководила детским фольклорным ансамблем «Капельки», потом в ПНД – ансамблем «Поющие сердца». Всегда была востребована и как аккомпаниатор. Как работалось? Хорошо. Там были инвалиды детства, я их, как мама родная, любила, и они меня любили.
Продолжая параллельно работать концертмейстером в клубе инвалидов «Надежда», вот уже десять лет хормейстер и руководитель хора «Русские напевы». У нас здесь 32 человека, многие из них одинокие. Так получилось, что мы друг для друга как одна семья. Когда кто-то заболевает, все переживают, помогают чем могут. Мы постоянно на связи, праздники и дни рождения вместе отмечаем. Соберемся за одним столом, я достану баян, и запоем. Девизом жизни мы называем одну песню, в которой рефреном звучат слова: «Мы будем петь, мы будем жить, мы любовью наполним сердца. Будем друг другу радость дарить и будем жизни радоваться».
