Тверской театр юного зрителя, где бури чувств гремели не только на сцене и громкие истории становились известны всему городу, почти полвека умиротворяет один человек. Тихий и интеллигентный, но с некоей страстью в душе, не всегда приметный, но всем необходимый и всем незаметно помогающий.
Он почти живет в театре – в репетиционном зале, в гримерке, за кулисами, на сцене. Утром артисты и работники цехов приходят – он уже здесь, поздно вечером уходят – он еще здесь. Не было случая, чтобы, зайдя в здание на Советской, 32, не увидел бы его, по быстрой и легкой походке не узнал бы издалека. Речь идет о заслуженном артисте России Викторе Дегтяреве.
Мы встретились после трудного дня: театр только что похоронил Генриха Казарьяна. Загадочный артист, который всегда стремился к импровизации, большой философ, который рассуждал о пустоте, – от нее бегут все люди, и в этом стремлении некоторым выпадает счастье оказаться в театре. Именно здесь, говорил Генрих Арменович, встретишь человека, с которым можно поговорить.
– Умный человек, чувствительный, много читал, во всем искал суть, – отзывается о коллеге Виктор Дегтярев. – Проводили мы Генриха, поплакали, потом, как водится, начали байки травить, смеяться – так всегда бывает, когда уходит хороший человек. В последнее время мы часто с ним общались. Он укорял меня, что я слишком добродушный. Но я был заведующим труппой и считал, что, как отец своих детей, должен прощать артистов. И раз уж я председатель профсоюзной организации, всех обязан защищать. Был у нас один главный режиссер, который говорил, что ему некоторые артисты не нужны. А я говорил, что не дам их в обиду, тем более что они у нас семь лет работают. А из тех, кого вы привезли, говорил я, один ушел, другой уволен. А это – наши ребята. Вы должны работать с ними, вы взяли ответственность за театр и актеров.
– А теперь вообще без главных режиссеров работаете.
– Может, оно и лучше. Некоторые преследовали свои меркантильные цели – им была нужна должность, а с труппой они не работали. Хотя были и другие, грех жаловаться: сейчас к нам приезжают режиссеры на постановку, делают вполне хорошие спектакли.
С мечтой о театре
– Сам я из деревни Тамбовской области, – продолжает Виктор Александрович. – Занимался в детстве во всех кружках – танцевальном, хоровом, драматическом. В шестом классе играл все главные роли в театральном кружке. «Пойдем, сегодня Витька-артист работает», – говорили в селе, а оно у нас огромное было. Приходили в клуб: «Ой, паразит, чо он делает!». Тогда из колхоза не выпускали, паспортов не давали, и я в девятом классе решил смыться – уехал к брату в город Стаханов. Там во Дворце культуры и в танцевальный, и в драматический кружок ходил. Забрали в армию, в 70-м вернулся, поехал в Москву, устроился на завод имени Ленинского комсомола в моторный цех. Два года отработал. И все время ходил в драматический кружок, готовился к поступлению. Прошел три тура сразу и в ГИТИС, и в Щукинское училище, меня еще одна критик протежировала, говорила про мое амплуа социального героя. Осталось только коллоквиум пройти, но меня с работы не отпустили. В Щуке сказали, чтобы я приходил в сентябре. Но тут мне позвонили друзья, говорят, 24 августа в Свердловске набор в театральное училище. Я и поехал. Поступил. Кстати, у меня единственного был московский говор.
Ролей – без счета
– А в Тверской ТЮЗ когда приехали?
– В марте 76-го. Тогда главным был Виктор Антонов, а первым моим режиссером стал Эмиль Херсонский – он-то меня и пригласил. Я с самого начала стал играть сразу в четырех спектаклях – «Не все коту масленица», «Емелино счастье», «Хартин – сын степей», «Солнечный удар».
– Удачное начало.
– Когда пришел в театр, все молодые артисты были заняты в спектаклях, и никаких обид не было, что у кого-то больше ролей, у кого-то меньше. Работали в пару, была здоровая конкуренция.
Тогда же, почти одновременно со мной, в театр пришла Инна Колина, а через год – Генрих Казарьян. Никто никогда не тянул одеяло на себя, принцип ансамблевости всегда был главным в ТЮЗе. И сейчас приезжают разные режиссеры, но мы все вместе. Я могу молодым сказать, что надо поработать над речью, сделать замечание, но они не обижаются. Мы можем по жизни не дружить, но на сцене – поверь, я опытный человек, вижу это – ансамблевость никогда не нарушается. Так было в нашем театре всегда, в самые разные периоды.
– Когда-нибудь у вас были периоды простоя?
– Грех жаловаться, всегда было много занят, в том числе во второстепенных ролях и эпизодах. Жаль только, что с конца 1970-х началась чехарда со сменой главных режиссеров. Вячеслав Еременко и года не прожил в театре. Два года в должности главрежа был Владимир Богатырев, девять месяцев – Валерий Персиков, два месяца – Виктор Шубников.
– Два года, девять месяцев… А рядом театр, которым десятилетия руководил один человек. Именно в таких случаях и говорят о непростой судьбе творческого коллектива.
– Но они нам завидовали! Говорили, ребята, какие вы счастливые! И меня такая гордость за наших артистов охватывала, когда я смотрел из зала спектакли.
– Сколько всего ролей вы сыграли?
– Меня кто-то из СТД просил посчитать, но я так и не собрался. Где-то больше ста. А если вспомнить все оперетты Марка Исааковича Кларисова, всех этих Бони и Тони…
Маршак, дочь Маршака
– Все так удачно складывается, что вы даже внешне не меняетесь.
– Я могу обижаться, но моя мама, а она такой человек, что если в деревне кто заболел, она уже там (и я точно такой же), так вот она говорила мне: «Детка, даже если тебя кто-то обидел, не бери это на душу. Иначе обида эта глодать тебя будет, ты еще больше будешь злиться, а это так мешает в жизни. Лучше лишний раз извинись, даже если человек навет на тебя несправедливый навел». Я не считаю себя мудрым, просто помогать гораздо приятнее.
– Известно, что вы много лет опекали Ольгу Маршак, дочь Николая Яковлевича, бывшего главного режиссера ТЮЗа.
– Он ушел из жизни в 1962 году, а она – в 2001-м. Ольга несколько лет работала в театре реквизитором. В 1993 году у нее умерла мама, она осталась одна. Мы вместе с актрисой Диной Серебряковой и гримером Зиной Евсиной навещали ее. Еще в начале 80-х годов Ольга одолжила мне деньги на кооперативную квартиру, и поэтому я считал себя обязанным помогать ей.
Мы дружески сошлись, я привозил ей из деревни продукты, делал что мог. Когда был членом правления СТД, мне дали поручение шефствовать над Ольгой Маршак. Были и другие обязанности: с самого начала был помощником режиссера, только два года назад отказался от этой работы. Сейчас я председатель профсоюзной организации.
– Какое время вы считаете самым драматичным в жизни театра?
– Девяностые годы, когда людям не давали зарплату и они перестали ходить в театр. У меня наступило разочарование. Но при Ларисе Леляновой с создания шоу, «Шапокляков» и «Русалочки» начался подъем. Денег не было, но у людей появился интерес к театру, а когда пошли эти пьесы, «Кабала святош», «Чума на оба ваши дома», это такой кайф! Когда зрители не отпускают со сцены, как сейчас, когда выходишь в «Чайке», и такой трепет, мы кланяемся, кланяемся, а в горле комок. В «Короле Лире» у меня небольшая роль, но так приятно делать одно дело. Мы выплываем, театр живет, дух его сохраняется.
