В ноябре 1933 года Осип Эмильевич написал об Иосифе Виссарионовиче стихотворение:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи на десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца…
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища…
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.
Эти, в общемто, не обязательные для творчества Мандельштама, по сути, эпиграммные строки, самым трагическим образом отразились на всей дальнейшей жизни поэта, скупо отмеренной его обидчивым персонажем. Под великим секретом поэт прочитал «Горца» нескольким лицам, которым доверял, в том числе Борису Пастернаку. Борис Леонидович отреагировал на это стихотворение в духе времени – с некоторой нервозностью и опаской: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства… Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».
Увы, «утечка» уже произошла. Вскоре Мандельштама арестовали, и с этого момента он, по собственному признанию, все время готовился к расстрелу: «Ведь такое у нас случается и по меньшим поводам».
Однако его не расстреляли, а отправили в трехлетнюю ссылку в Чердынь, куда вместе с ним разрешили выехать и жене, Надежде Яковлевне. Спустя какоето время ссылку вдруг отменили. Мандельштамам разрешили селиться где угодно, кроме двенадцати особо оговоренных городов. Они выбрали Воронеж. Причиной внезапной милости стала фраза вождя: «Изолировать, но сохранить». Сталин надеялся, что «товарищ Мандельштам одумается» и напишет о нем стихи, достойные советского поэта. Не случайно он допытывался у Пастернака: «Но ведь он же мастер? Мастер?». Мандельштам понял намерения вождя. Доведенный до отчаяния, загнанный в угол, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строк.
Стихи были написаны.
И вот показалось, что уязвленное самолюбие диктатора удовлетворено: Мандельштамам было дозволено поселиться ближе к столице – в Твери (тогда Калинине). А когда Мандельштаму предоставили путевку в подмосковный дом отдыха, то ему и вовсе задышалось почти привольно. Но, как вскоре выяснилось, таким образом энкавэдэшники упростили себе задачу: чтобы в случае чего не пришлось долго искать опального поэта. В майские праздники 1938 года он был вторично арестован.
Накануне Осип Мандельштам писал Корнею Чуковскому: «Я поставлен в положение собаки, пса… Меня нет. Я – тень. У меня только право умереть… Нового приговора к ссылке я не вынесу».
Погиб Мандельштам в пересыльном лагере Вторая речка под Владивостоком. Жена поэта писала: «Никто не видел его мертвым. Никто не обмывал его тело. Никто не положил его в гроб…»
Но что доподлинно известно, Мандельштам ушел из жизни, будучи тверитянином, о чем в его документах имелась соответствующая отметка. Дело в том, что в Твери он жил в доме Павла Федоровича Травникова, душевно отзывчивого и интеллигентного человека, с согласия которого семью Мандельштамов прописали в Заволжском районе по улице 3я Никитина, дом № 43.
В прошлом году отмечалось 120 лет со дня рождения поэта. Юбилейная дата прошла практически незамеченной. В отличие от предыдущей, отмечавшейся десять лет назад. Тогда в тверских СМИ активно раскручивалась инициатива о переименовании одной из улиц в честь не только ярчайшего представителя Серебряного века российской словесности, но и в определенной мере нашего земляка. Утверждалось, что куда более подошел бы к топонимическому лицу города топоним «улица Мандельштама», нежели существующий «улица Благоева», увековечивающий «неведомый вклад «в дело Твери» болгарского социалдемократа…».
«Но почему не 3я Никитина?» – спросите вы. Хотя и не без доли лукавства, ибо наверняка знаете, что нынче эта улица носит имя Александра Ульянова. И все же если отбросить родственные связи, то фигура старшего брата Ленина представляется весьма сомнительной в качестве топонима города. Один из организаторов и руководителей «террористической фракции» партии «Народная воля», участник подготовки покушения на Александра III. Вот и все его «заслуги» перед Отечеством.
Вообще же по справочнику названий тверских улиц впору изучать историю терроризма в России. Софья Перовская – участница покушений на Александра II, Андрей Желябов организовал целую серию покушений на первых лиц государства, Зинаида Коноплянникова… Этот малопочтенный (особенно с позиций последнего времени) ряд можно было бы продолжить. Более того, в него логично вписались бы имена известных террористов, увы, наших современников. Видимо, назрела пора пересмотреть отношение и к террористам прошлого. Ведь они мало чем отличались от нынешних.
Но вернемся к действительно достойным доброй памяти личностям, чьи судьбы напрямую связаны с нашим городом. Об Осипе Мандельштаме, как водится, пошумели в юбилейные дни и забыли. Та же участь постигла идею переименовать одну из тверских улиц в честь замечательного русского писателя Ивана Ивановича Лажечникова, автора известных исторических романов, в числе которых «Последний Новик» и «Ледяной дом». Давайте задумаемся, по каким улицам мы ходим, на каких живем. Ведь это не только наше прошлое, настоящее, но и будущее.
