Поводом для нашего интервью с народной артисткой РСФСР Наиной Хониной стал двойной праздник тверских театралов: День рождения Наины Владимировны и юбилей ее актерского служения в Тверском академическом театре драмы.
Признаюсь честно, для меня это был только предлог, чтобы побеседовать с замечательной актрисой, которой восхищаюсь уже много десятилетий. Но от всех моих комплиментов собеседница с улыбкой отмахивалась: «Это – не я. Это – они», подразумевая сыгранных персонажей. На мой вопрос: «А где же Вы?» уже серьезно ответила: «В преданности одному театру и в любви к одному человеку – мужу».
– Наина Владимировна, в Вашем послужном списке около 140 театральных и киноролей. Первую помните?
– Конечно. Это была роль мальчика Эдика в постановке «Барабанщица» Амурского драматического театра, в 1958 году. А дебют на подмостках Тверского драмтеатра состоялся два года спустя, я сыграла старшеклассницу Лизу в пьесе Виктора Розова «Неравный бой». К тому времени я была уже «большой артисткой»: это была моя седьмая роль в театре (Смеется). Родители служили артистами, много ездила с ними на гастроли, играла и в Ульяновском театре, еще до того, как найти свой – в Твери.
– Правильно понимаю, что Ваш выбор профессия был, можно сказать, предопределен родителями? Никогда не было желания пойти по другому пути?
– Ну почему же, было: одно время в школе мечтала стать писательницей. Не столько осознанно, сколько в знак протеста, дескать, родители – актеры, а я буду другая, особенная. Но все изменилось в один момент. Я – четвероклашка, Рязань, по радио идет спектакль театра имени Маяковского «Гроза» по Островскому. Козырева читает монолог Катерины, который меня буквально сносит. Бросаюсь к домашней библиотеке, хватаю томик Островского и читаю вслух, вторя Козыревой и захлебываясь слезами. А в финале падаю, как Катерина с обрыва, на кровать. Но остаюсь жива (Смеется). Это было мощнейшее эмоциональное потрясение.
– Первое, но наверняка, не последнее. Понимаю, что для актрисы все роли, как дети, и всё же Вы можете выделить из них те, которые Вас буквально перевернули, потрясли?
– Прежде всего, это роль Ларисы в «Бесприданнице» всё того же Островского – мой дипломный спектакль в школе-студии МХАТа. Потрясений было много, что ни роль – сильная, яркая героиня. Анфиса в «Угрюм-река», Мария Стюарт Шиллера, царица Ирина в «Царь Федор Иоаннович» Толстова… Когда играла Мать в одноименной пьесе Чапека, поняла, что не всё рассказала о своей героине, проводившей на войну мужа и сыновей, которые погибли. Поэтому появилась идея поставить моно-спектакль для малой сцены, где я была единственным персонажем. Эта роль сжигала. Был случай, когда сразу после спектакля скорая увезла меня в больницу с гипертоническим кризом.
Но роль Матери дала и другое потрясение. Как-то в финале спектакля ко мне бросается худенькая пожилая женщина, без цветов, я даже испугалась, неожиданно целует мне руку и пытается опуститься на колени, в последний момент ее удержала. Потом мы познакомились, она оказалась учителем русского языка и литературы, моно-спектакль ее поразил. А меня потрясла ее реакция. Недавно случай почти повторился. Я сидела в больничной очереди с сопровождавшей медсестрой, мимо проходила немолодая женщина, наверное, моя ровесница. Она остановилась, посмотрела на меня, произнесла «Это Вы?» и поцеловала руку. Это очень трогает.
– Любая театральная постановка – это живой организм, который меняется каждый спектакль в зависимости от настроя актеров, от публики, наконец. Вы можете вспомнить случаи, когда зритель становился полноценным действующим лицом?
– Всегда. Любой спектакль – это результат совместного творчества: актеров и режиссера, зрителей и художников по костюму, декораторов и осветителей. В этом и есть магия театра – в щедром и честном взаимообмене энергиями, эмоциями, переживаниями.
– Известно, что задолго до культового фильма именно Вы стали первой исполнительницей роли Нади Шевелевой в пьесе Эльдара Рязанова и Эмиля Брагинского «С легким паром!» (спектакль «Однажды в новогоднюю ночь»). Надежда в Вашем исполнении отличается от Надежды в исполнении Барбары Брыльски? Чем?
– Это два совершенно разных человека. У Барбары Надя – интеллигентная, утонченная, серьезная, а моя – озорная.
– Мне кажется, это озорство и иронию героиня унаследовала от Вас. Я помню Ваши замечательные комедийные роли. А как лихо вы садились на шпагат в спектакле «Море любви»! Раскройте секрет, как в серебряном возрасте поддерживать такую физическую форму?
– Ой, да какая там форма! Шпагат же не я делала, а моя героиня (Смеется). Когда репетировали с хореографом, прозвучала идея, что вот такой трюк очень бы хорошо вписался в роль. Я и села. Сразу, без подготовки. Знаю, что некоторые зрители специально приходили посмотреть, что там Хонина вытворяет. Один молодой человек ходил на спектакль с завидной регулярностью и всегда садился на первый ряд. И как-то перед эпизодом, когда я сажусь на шпагат, он подошел впритык к сцене, чтобы убедиться, что это – правда я, без подмены. Села на шпагат, и он довольно громко воскликнул: «Не может быть!». Я не удержалась и прямо со сцены ему ответила: «Может!». На тот момент мне было 54 года.
– Вас по праву можно назвать мэтром русской театральной школы. Когда Вы репетируете с менее опытными или совсем не опытными коллегами и Вам не все нравится в том, как они решают свою роль, Вы можете им что-то посоветовать?
– Никогда. Только в том случае, если они сами попросят совета. Роль – это интимное. И вмешиваться в нее постороннему неприлично. Я – не режиссер.
– Не буду оригинальной и задам вопрос, который Вы слышите постоянно: почему шесть десятилетий Вы храните верность одному театру? Знаю, что Вас замечали и приглашали известные режиссеры именитых столичных театров.
– А как иначе? В 1960 году меня пригласил в Тверской драматический театр его главный режиссер Георгий Георгиевский. Я стала его ученицей. И когда его не стало, я сама на себя возложила ответственность – сохранить его театральную школу. А для этого стараюсь, по Чехову, сохранить себя в состоянии духа.
– В детстве Вы мечтали стать писателем. Сейчас в Вашем активе уже несколько книг, сборник стихов, престижная литературная премия. Мечта сбылась?
– Да ну что вы! Я – не писатель и даже не литератор. Это отдельная и сложная профессия. Я – актриса. Просто немножко пишущая. И всё.
Один эпизод из сценической жизни
Известный журналист Руслан Дзкуя, работавший в конце 80-х заведующим литературной частью Тверского драмтеатра, вспоминает:
– Как-то раз я спросил Наину Владимировну, какими были её первые ощущения актрисы. Она ответила моментально: «Как, за это ещё и деньги платят?! За счастье быть на сцене, обращаться к зрителям?». Точно знаю, это чувство Наина Владимировна сохранила в себе и по сей день. Поэтому для неё в театре есть и прошлое, и настоящее, и будущее.
Я много видел Наину Владимировну на сцене, видел в разные годы. Но я бы хотел сейчас вспомнить один эпизод – спектакль «Убьём мужчину» Радзинского, сыгранный на международном театральном фестивале в Оснабрюке в 1989 году.
Забегая вперёд, скажу, что никогда не доводилось мне видеть такого явного торжества русской театральной школы. В фестивале участвовали и другие театры, и они были интересны, но всё-таки, если говорить о профессионализме, это была друга лига…
В спектакле «Убьём мужчину» участвовали два актера – Наина Владимировна Хонина и Леонид Аркадьевич Брусин. Пара сыгранная, чувствовавшая друг друга с полувзгляда, что было тогда особенно важно. Задача перед ними стояла очень сложная. В театральном зале почти не было зрителей, понимавших по-русски. Меж тем вся пьеса строится как словесный поединок, и роль каждого слова, каждой интонации там особенно велика. Конечно, можно было сыграть попроще, доходчивей, примерно как сейчас в сериалах, но в ту пору такое было немыслимо.
Наина Хонина и Леонид Брусин нашли другое решение: они очень точно, безукоризненно, по школе, играли состояние. Помню, Леонид Аркадьевич очень нервничал. Но как опытный артист он переплавил это своё ощущение в страх, испытываемый его героем. Ведущая роль в этой пьесе – женская, и Леонид Аркадьевич ни на секунду не позволил себе взять больше внимания, чем следовало. Настоящее партнерство.
Ну, а что касается Наины Владимировны – это было пиршество актерского мастерства. Она нападала, отступала, была иронична, доброжелательна и – снова нападала. Через 10-15 минут зал всё понял и, открыв рот, следил за тем, как женщина, оскорбленная и долго лелеявшая месть, душит мужчину его собственным страхом. У актрисы Наины Хониной сумасшедшая энергетика, а тут она дала волю своему темпераменту. Это был такой поток энергии, что зрителей вжимало в кресла, и я, честно говоря, не очень понимаю, как они после этого спектакля смотрели другие, своего собственного театра.
Когда всё закончилось, стало ясно, что слухи о сдержанных немцах сильно преувеличены. Известное выражение «зал ревел от восторга» в данном случае можно было назвать сухой констатацией факта.
Наина Владимировна сыграла много замечательных ролей, и повторюсь, я с удовольствием рассказал бы, по крайней мере, о десятке из них. Но сегодня мне хотелось вспомнить именно об этой, показавшей настоящий Русский Театр. И ставшей победой во всех смыслах этого слова.
Светлана ФИНЕВИЧ
