«Дневники и воспоминания» известного тверского писателя и многолетнего редактора «Тверских ведомостей» Владимира Исакова, изданные двумя томами в 2006 и 2011 годах, – это летопись жизни России в один из драматических моментов ее истории в конце XX – начале XXI века. Сегодня, накануне 70-летия Владимира Исакова, мы публикуем выдержки из «Дневников и воспоминаний», которые, как нам кажется, позволяют понять этого необычного человека – подвижника прекрасного, неустанного пропагандиста природы и религии, для которого не было ничего невозможного, который не просто болел душой за Россию и Тверскую землю, но очень многое сделал для духовного возрождения нашего края.
***
В МГУ я поступил в августе 1962го. Мы, трое провинциалов, приехали сюда свободными, дерзкими и переполняемые своей молодостью. Факультет журналистики МГУ в то время, как и сейчас, считался весьма престижным. Поэтому на факультете, чуть раньше нас, учились дочери Хрущева – Радда и Юлия, дочь Буденного Нина, много других студентов с громкими фамилиями. (На филфаке, этажом выше, чуть раньше училась Светлана Сталина.)
Примерно половина на факультете были, конечно, москвичи. Но у приезжих с периферии тоже имелся шанс. Они тут же начали устраиваться в Москве и не скрывали, что приехали сюда делать карьеру. Мои интересы были совсем другие. Я, как и многие москвичи, увлекался всем запрещенным – читал запрещенные книги, ходил в полузапрещенную церковь, смотрел полузапрещенные фильмы, спектакли, выставки.
Хорошо помню общую атмосферу тех лет – атмосферу Москвы, университета и в меньшей степени – собственно учебу как таковую. Наша группа благодаря замечательной преподавательнице Л.В. Богановой скоро оказалась наиболее продвинутой и превратилась в группу международников. Кроме меня, все были москвичи: Чернышов и Пахомов впоследствии работали в корпункте ТАСС в НьюЙорке, Захаров – в иностранной редакции Всесоюзного радио, Андрунас – на кафедре зарубежной журналистики МГУ. Я, вызывая недоумение, уехал в Калинин – в то время я был, так сказать, религиозным философом, мечтал о жизни среди природы, и вообще планы на будущее, как и всегда, у меня были экстравагантные.
***
Впервые я оказался в Твери (тогда Калинине) летом 1964 года. После второго курса я выбирал редакцию, куда поехать на практику. Был выбор между Владивостоком, Астраханью и Калинином, и я, только изза Селигера, поехал сюда.
«Калининская правда» времен Лапшина (конец 60х годов) запомнилась мне как сильная редакция, где было много хороших журналистов. Звездами газеты, делавшими славу «Калининской правде» той поры, были несколько человек: Дмитрий Званцев, Евгений Борисов, Александр Гевелинг. Написать материал, который украсит номер, было делом престижа, и старались не изза гонорара – из честолюбия.
В 69м году я перешел в «Смену». Редактором тогда был Вася Пономарев, ответственным секретарем – Алексей Пьянов. Я занимался в «Смене» культурой, вел краеведческий отдел, напечатал множество статей о погибавших храмах (одну церковь, Георгиевскую в Торжке, помешал взорвать), много ездил и ходил по области, свидетелем чего остались мои тогдашние очерки о Селигере – «Пешком по деревням». А в 71м снова вернулся в «Калининскую правду» и уехал собкором в Осташков.
Работа в «Калининской правде» каждому из нас давала множество впечатлений. Как и все мы, я объездил всю область, видел столько, сколько люди других профессий не видят за всю жизнь. Но работа эта многое и отняла у нас. Она отнимала все время. Однажды в Москве, на совещании молодых писателей, куда я ездил, году, кажется, в 77м, известный критик Ю.А. Лукин, который меня любил и писал обо мне, узнав, что я десять лет работаю в областной газете, прищучил меня наедине и начал ругать:
– Что вы делаете? Зачем? Уходите из газеты немедленно…
В конце 78го года из «Калининской правды» я, действительно, ушел. Но только потому, что меня пригласили в «Советскую Россию» – лучшую центральную газету тех лет. Около полугода я просидел в Москве, в редакции, и снова поехал собкором – в Петрозаводск, в Карелию.
***
В 1971 году, когда я уезжал жить на Селигер, в голове у меня был, откровенно говоря, необычный идейный набор: странствия Христа по Галилейскому озеру, русские монастыри на озерах, Эмерсон, Пришвин, поэты «Озерной школы», озерные национальные парки в Англии и Америке.
Сказать, что мне хотелось создать на Селигере первый в России национальный парк, значит ничего не сказать. Мне хотелось перевернуть сознание людей, обратить их к религии и природе.
В то время я начал писать книгу о Селигере, и это казалось мне первым шагом к осуществлению моих планов. С заброшенными церквами, с природой, находившейся в полном пренебрежении, с мыслью о жителях мегаполисов, приезжавших сюда и отмякавших здесь от жестокости больших городов, я связывал философию, которая рождалась в моей душе.
***
Почему с молодости мне хотелось писать? Повидимому, таким образом пробуждается наша душа. Ктото поет. Ктото сочиняет музыку. Ктото рисует. Все это попытки нашей души выразиться, материализовать себя.
Главное, что жило в моей душе, о чем мне всегда хотелось писать, были природа и религия. Это всегдашнее стремление моей души увело меня из Москвы, а вскоре и из Калинина туда, где природы и религии было, по моему ощущению, больше всего. Где все кругом было природа и религия.
Так родилась моя первая книга «Под солнцем Селигера» – выражение моей любви к этому озеру, к храмам на его берегах, к той благодати, которая пребывает в этих местах. Книжка вышла тиражом пятьдесят тысяч и разошлась по всему Союзу. Долгие годы меня знали именно по ней, писали, звонили и приезжали из самых далеких мест – то, например, с Украины, то откудато из Сибири.
После этого мне постоянно заказывали написать чтонибудь про Селигер – в журналы «Юность», «Смена», «Волга», в альманах «Ветер странствий» и разные сборники. В 1978 году у меня вышло две книги о Селигере: «Дом на берегу» и «У синего озера». Помимо добрых рецензий, показателем отношения к книгам были письма читателей. Писем было много, и очень трогательных.
Живя в Карелии, по заказу издательства «Советская Россия» я написал книгу «Прогулки по Валааму», а потом, вернувшись в Калинин, книгу «У истоков Волги». В 1984 году в «Московском рабочем» у меня вышла книга «Макушка Валдая». Чуть позже по заказу «Профиздата» я написал новую книгу о Селигере. Тиражи всех этих книг были от тридцати до ста тысяч, и благодаря этому их знали обычно по всему Союзу. Последней книгой, которую я написал и успел издать до развала традиционных издательств, была книга «Требуются подвижники» в «Современнике».
В 90е годы меня увлекла другая литература, совершенно не сравнимая с современной. Таким образом, я взялся за то, чем исподволь занимался давно, с 70х годов. В 1990 году я перевел и прокомментировал написанную в XIV веке «Повесть о Михаиле Тверском». В последующие годы – тверские летописи, повести о тверских князьях, жития тверских святых и другие памятники литературы Древней Твери. В 2000х годах они вышли большими томами и составили свод тверской классики.
***
В первый раз меня избирали главным редактором «Тверских ведомостей» в июне 1990 года, на сессии областного Совета. Время было горячее. Страсти кипели по всякому поводу. По поводу редактора новой газеты – тем более. Я был одинаково чужим и партократам, и демократам. И те, и другие смотрели на меня с прищуром, не знали, чего от меня ждать. Я начал возрождать старые, еще дореволюционные «Тверские ведомости». Что это будет за газета, никто не знал. Мне было тогда 46 лет, я совершенно ни от кого не зависел, делал все, что мне вздумается, и – сегодня трудно поверить – в то время это было возможно.
27 августа 1990 года вышел первый номер современных «Тверских ведомостей». Это была первая новая газета в Твери и одна из первых газет такого рода в России. Интерес к ней был огромный. Мы, редакция всего в несколько человек, делали ее очень легко, на одном дыхании.
А авторы газеты! Кто только не бывал у нас в гостях. Жорес Медведев из Лондона, его брат Рой Медведев из Москвы, философ Виктор Аксючиц, писатели Петр Проскурин и Эдуард Лимонов, путешественник Фёдор Конюхов.
В жизни современных «Тверских ведомостей» было многое. За критику Ельцина и Гайдара нас пытались закрыть. Меня как редактора не раз хотели убрать. Были у нас суды, пикеты на улицах, длительные тяжбы в кабинетах власти. Мы выдержали все. Но, на мой взгляд, главное наше достижение – мы не стали газетой толпы, газетой для обывателя, газетой всевозможной пошлости.
При случае я всегда напоминаю о том, что «Тверские ведомости» основаны в 1839 году, а редакторами нашей газеты были И.И. Лажечников и М.Е. СалтыковЩедрин. Это кое к чему обязывает.
***
В 1990 году мы, несколько человек – А.С. Чубисов, А.С. Кокарев, Л.Г. Юга, В.П. Смирнов и я – поставили крест на часовне над истоком Волги. Отец Владимир (ныне архимандрит Вассиан) совершил освящение истока. Так началась (точнее, возродилась с дореволюционных времен) традиция ежегодного освящения истока Волги.
В то время, в 89м и 90м годах, пожалуй, самой мощной общественной культурноэкологической организацией в России был Комитет спасения Волги. Я был председателем тверского Комитета спасения Волги и членом российского правления. Каждый месяц мы, человек двадцать, собирались в Москве, и к нашим решениям, как ни странно это сегодня звучит, прислушивались российское и союзное правительства того времени. Комитет занимался не только Волгой, но всеми проблемами экологии – противодействовал сооружению атомных станций, вырубке лесов, загрязнению земли, воды, воздуха.
Одной из главных задач мы считали возрождение православия и православного отношения к природе – как творению Бога, Божьему дару. Освящение Волги и ее истока должно было стать первым шагом к этому. 28 июня 90го года мы приехали на исток, сняли шпиль, долгие годы стоявший на избушке над истоком Волги, и поставили над ней привезенный с собою дубовый крест. Так избушка превратилась в часовню. На следующее утро, как мы и договорились, приехал отец Владимир. Мы с Кокаревым нашли и принесли большую икону Воскресения. На истоке по случаю невиданного события собралась вся деревня. День был довольно пасмурный, но по ходу водосвятного молебна все прояснялся и, наконец, когда отец Владимир начал окроплять часовню и всех нас освященной волжской водой, выглянуло солнце, осветило крест и неожиданно, вдруг, прошел короткий и теплый дождь.
Когда молебен окончился, из Осташкова прилетела машина с несколькими начальниками. В городе прошел слух, что «Исаков чтото делает на истоке». Лица у приехавших были растерянные. С одной стороны, как любили в ту пору говорить по всякому поводу, «кто разрешил?». С другой – снимать поставленный крест никто уже не решился.
Первое освящение истока для всех нас осталось таким важным событием, что мы не забываем о нем до сих пор, как будто после этого все мы стали родными.
***
В эти годы я не раз писал о Ельцине. Если перелистать подшивки «Тверских ведомостей», можно увидеть, что мы, как могли, боролись со злом, воплощенным в Ельцине, Гайдаре и других.
Я до сих пор не знаю: сознательно ли ктото в Москве пытался заигрывать с нами или все делалось по недоразумению, но в те годы меня не раз приглашали в Кремль. В очередной раз я был приглашен на прессконференцию Ельцина, которая состоялась в сентябре 1995 года, в Круглом зале так называемого четырнадцатого корпуса у Спасских ворот. Перед нами с В.А. Истоминым сидели Киселев и Сванидзе. Прямо за нами сел Коржаков. Ельцин пришел с пресссекретарем Медведевым и сел в десятке метров от нас, за столиком в центре зала.
Вопросов было много. Задал вопрос и я. Я спросил:
– Думаете ли вы о Боге, об итогах вашей жизни, о вашем месте в истории?
Медведев начал чтото говорить, чтобы смягчить вопрос. Но Ельцин все понял.
– Думаю ли я о Боге?
Он замолчал и молчал довольно долго.
– Конечно, думаю…
Он принялся рассказывать, что накануне был в церкви, крестил внука Глеба. Благодаря внуку Ельцин начал уходить от опасной темы. Медведев и другие бросились выручать шефа. Тем не менее весь день теле и радиоканалы повторяли этот вопрос, и каждый, как мог, давал свои комментарии.
***
Лет после сорока, поддавшись неосознанному влечению, я все же нашел профессию, которая была, повидимому, написана мне на роду. Я начал читать старинные рукописи, переводить и комментировать литературные памятники. Занимайся я этим с молодости, я сделал бы гораздо больше. Но даже и сейчас я чувствую, что это, может быть, главное, что мне удалось сделать.
15 февраля 2006 года. Представление «Тверской классики» в научном зале Горьковской библиотеки. Я говорю о величии древней русской (в том числе и древней тверской) литературы. Говорю о том, что литература эта практически еще неизвестна, и мы толькотолько на подступах к ней. Сегодня, начиная читать летописи, летописные повести, жития, мы должны понимать, что это – явления того же порядка, что и лучшие наши, древнейшие храмы, иконы, песнопения. Это – лучшее, что есть в нашей культуре. Конечно, в такие тексты надо войти, привыкнуть к ним. Не сразу и не всем они открывают свое величие, свою красоту. Но те, кому открывается эта красота, входят в совершенно другой мир.
***
Наверное, всю жизнь и уж точно последние 15 лет я иду против течения, против того бешеного потока, который Бунин назвал плебейской цивилизацией. Именно поэтому я занимаюсь древней литературой. В «Тверских ведомостях» за 15 лет я, кажется, три или четыре раза напечатал стихи А.К. Толстого «Против течения»:
Други, вы слышите ль
крик оглушительный:
«Сдайтесь, певцы и
художники! Кстати ли
Вымыслы Ваши в наш
век положительный?
Много ли Вас остается,
мечтатели?
Сдайтеся натиску
нового времени,
Мир изменился, прошли
увлечения –
Где ж устоять вам,
отжившему племени,
Против течения?»
Други, не верьте! Все
та же единая
Сила нас манит к себе
неизвестная,
Та же пленяет нас песнь
соловьиная,
Те же нас радуют
звезды небесные!
Правда все та же! Средь
мрака ненастного
Верьте чудесной звезде
вдохновения,
Дружно гребите, во имя
прекрасного,
Против течения!
