В первый день каждого года у него, актера Тверского драматического, день рождения. В этом году Николаю Павловичу исполнилось 85 лет. Он машет рукой: сколько их было – этих юбилеев…
С ним очень приятно беседовать. Говорит тихо и както особенно грустно. За окном пустой гримерки дребезжит отбойник. Театр ушел на выходные, и мы с Николаем Павловичем тут както неуместно, что ли.
Он начинает с того, что говорит о вере в предопределенность. Ее как угодно можно называть: судьбой, промыслом, но он уверен, что вся его жизнь – череда событий, которые «не просто когдато»…
Мы договариваемся не проговаривать биографические вехи, не цитировать шолоховского деда Щукаря, но иначе о жизни не расскажешь, не получается.
– Странная штука, – говорит Николай Павлович. – Ленин умер в 1924м, а я родился спустя пять лет. Сейчас это исторически какаято фантазия, в которую сложно поверить.
Бутрехин родился 1 января 1929 года. Именно в то время, когда «стихийное народное желание» отменило празднование нового года, и этот день был обычным рабочим.
И с театром у Бутрехина не было никаких зацепок. Совсем никаких, чтобы искать символические нити предопределенности.
В театр он попал случайно.
– И те люди, которые там были, увлекли мою душу, которая рвалась к познаниям, к чемуто новому, красивому, возвышенному.
Учиться в Великих Луках, где Бутрехин родился, было негде: «Там кусочек, там два класса, война, голод». Это уже потом, после войны, он поступил в железнодорожный техникум, единственный в городе.
– Я учился, а мысли были далеко. Приезжали демобилизованные, какието приятели, повидавшие Европу… Не окончив техникум, я пошел в вечернюю школу. У когото из моих приятелей был знакомый в городском театре. Приходи, говорит, «к нам». Я туда сунулся на какуюто должность: столяр или электрик, не помню уже, начал крутиться вокруг сцены. В то время шли военные постановки: нужно было солдат играть. Нам рисовали страшные рожи, и мы были «немцами». Смешно…
Он не улыбается. В этой неулыбке читается какаято глубокая невыразимая мысль о важности всего сущего. Сегодня, и правда, уже исторически сложно осмыслить многое: хоть Ленина, хоть войну. Или то, что отец Николая Павловича на фронте был ранен в сердце. И прожил еще сорок лет.
Хочет этого Николай Павлович или нет, но он сам и то, что он говорит, имеет эхо. Оно в пустой гримерке среди зеркал особенно различимо. Над зеркалом Бутрехина, как почти у всех актеров, висит его портрет из театральной галереи. Времен ли «Бориса Годунова» или позже…
Он работал в разных театрах, объездил весь Союз, все не мог насмотреться на мир, влюблялся в каждый город. А вообще предопределенность в словах Бутрехина ощущается, особенно когда он говорит о Тверском (тогда – Калининском) театре. Ощущение, что театр его преследовал. Начался Калининский театр с руин Великолукского.
– Помню, восстанавливали после войны, смеялись, кирпичи передавали по рукам, ктото прибегает и рассказывает: а в Калинине уже восстановили и открыли театр. Мы долго обсуждали: «Везет им, а мы только строим». Николай Павлович твердо говорит, что Калининский театр котировался по Союзу.
– И если первый раз я услышал о Калининском театре, будучи еще непонятно кем, то потом, когда я стал актером, я посещал гастроли Калининского театра в разных городах страны. Он мне очень нравился. В Омске я видел, по сути, Калининский театр во главе с Сергеем Владычанским, который ушел из театра и увез оттуда лучшую половину труппы. Потом был Севастополь и гастроли Калининского театра, потом Симферополь. Я смотрел и думал: мощный театр, мощнейший. Общался с актерами. Мне предлагали: поехали к нам.
Но он должен был ехать в Ростов, потом в Ереван, однако в 1961 году приехал в Калинин и остановился. На этом остановимся и мы. Полвека прошло…
Бутрехин высказывает интересную мысль, которую почти нельзя услышать из уст актера: он всегда сомневался в себе. Сегодня он может сказать про себя: да я и не актер вовсе, «если так, глубоко», при этом пытаясь на пальцах объяснить, как нужно цепляться за образ, как вовлекать себя в его масштабы. Слов немного, два: «Титаническая работа».
Но Бутрехин просто преображается, когда решает улыбнуться. На его лице моментально отображается то, что он внутренне ощущает, когда не смотрится в зеркало. Молодая душа. Он рассказывает смешные случаи из своей жизни, про то, как суфлеры за кулисами засыпали и падали на сцену. Он читает «Историю государства Российского» в стихах Алексея Толстого. Это про нас. Смешно…
Бутрехин поставил в КалининскомТверском театре десятки комедий. Сегодня они – золотой фонд репертуара. Бутрехин, такой серьезный, местами даже угрюмый, любит крепко пошутить. Жене, говорит, часто объяснять приходится, а коллеги, бывает, обижаются.
Но юмор Бутрехина – это его молодость, главное оружие против больших юбилеев. Или когда к нему обращаются «дедушка», он сильно расстраивается. Внуки не в счет, им положено.
– Я не думаю о возрасте, когда себя не вижу, – улыбается он. – А внутри я такой, какой был всегда.
Николай Павлович, хоть и говорит, что кроме театра только с кошкой играет и внуков встречает, очень любит живопись. Все мечтает о своей мастерской на даче, а самому «на небо поглядеть некогда». Мы разговариваем почти три часа. Отбойник за окном замолчал, театр совершенно погрузился в тишину. Бутрехин вспоминает своего лучшего друга, писателя Вильяма Козлова, когда в Куженкине Козлов стучал на машинке, а Бутрехин ловил рыбу. Автор этих строк в детстве до дыр зачитывал одну из самых известных книг Козлова – «Юрка Гусь». С писателем Бутрехин дружил крепко.
На тему современного театра Николай Павлович отмалчивается, говорит больше глазами и словами своего самого известного героядолгожителя Фирса из «Вишневого сада». Его, наверное, очень хотят многие видеть именно Фирсом, который был старше Бутрехина на два года, но ничто не стоит откинуть этот навязчивый образ и увидеть улыбку актера, в которой нет ни тени самолюбования или показной самокритичности. Бутрехин удивительно соразмерен своему времени. Это большой талант. Не игры, а именно жизни, в которой главную роль играешь не ты, а вот та самая предопределенность. И слова, сказанные горьковским Егором Булычевым: «Мне кажется, я живу не на той улице», которые так тихо произнес Бутрехин, не про него. На той, Николай Павлович, на той самой…
Три вопроса Николаю Бутрехину
– Как отвлекаетесь от грустных мыслей?
– Играю с кошкой, встречаю внуков.
– Чувствуете себя на свой возраст?
– Нет. Расстраиваюсь, только когда гляжусь в зеркало.
– Что бы вы хотели поставить сегодня на тверской сцене?
– «Москва – Петушки» Ерофеева. Но, боюсь, это неосуществимо.
Александр ДЫЛЕВСКИЙ
Фото автора
