Весной 1942 года укрепленный пункт немцев взорвали, прорыв к нему тоннель
Эта окраина города Белого сейчас – живописный зеленый уголок. Как и во всем городе, здесь невысокие деревянные и кирпичные дома; по красному кирпичу узнаются несколько дореволюционных. В их числе выделяется один аккуратный кирпичный домик с воротами. Даже первого взгляда на него достаточно, чтобы понять: повидал он немало. Стены его из прочнейшего красного кирпича исцарапаны оспинами пуль, а один угол хранит след попадания снаряда из пушки «сорокапятки». Этот дом – единственный уцелевший из комплекса бывшего больничного городка. Тут еще несколько старых домов на довоенных подклетах и подвалах. Окна их смотрят на большой луг, по весне залитый водой, а летом зеленеющий разнотравьем. Далеко, примерно в километре, на возвышенном месте виднеются домики – это уже пригородные деревни. На полпути к ним – новые дома, называющиеся районом льнозавода. Так и выглядит место, где весной 1942го произошло единственное за всю войну (и не только Великую Отечественную, но и вообще вторую мировую) событие: подрыв укрепленного пункта методом… подкопа.
Как известно, город Белый в ходе зимнего контрнаступления под Москвой оказался в окружении. Правда, долго удержать настоящее окружение наши не смогли, но в тактическом окружении город, превращенный немцами в крепость, пробыл несколько месяцев. Только по Смоленской дороге, которая тоже находилась под обстрелом наших, немцы могли вести обеспечение войск. С востока, со стороны большака на Оленино, к городу подошли части 119й дивизии 39й армии. Подошли, но взять не смогли, хотя до другого нашего опорного пункта – Воскресенской церкви на западной окраине города – по прямой было километров пять. Эти километры были сплошной оборонительной позицией. Важную роль в ней играло здание больницы на высоком берегу. Кирпичное капитальное здание постройки 1890 года не поддавалось нашей полевой артиллерии, а когда его пытались взять силами одной пехоты, из атак мало кто возвращался. Тогда и возникла идея здание взорвать. Был прорыт от одного из зданий больничного комплекса, занятого нашими, тоннель. И в мартеапреле 1942го здание больницы, под которым взорвали почти полторы тонны взрывчатки, превратилось в мелкие обломки. Что и неудивительно – бомба такого веса могла потопить линкор.
…Я както представлял, глядя от места больницы на дальние высоты с деревней Демидки, что наша передовая должна была находиться на этих высотах за городом. Ну, так было бы понятней: наши, немцы, поле между ними. Каково же было удивление, когда выяснилось, что высоты считались нашим безопасным тылом, а передовая проходила прямо здесь, и противников полгода разделяло расстояние метров в тридцатьсорок!
В Интернете можно прочесть интереснейший текст, озаглавленный «Ванька ротный», написанный воевавшим здесь бывшим командиром пулеметной роты Александром Шумилиным. Сомневаться в правдивости написанного им не приходится. Воспоминания, созданные в начале 1980х, к публикации тогда не предполагались. Читать «Ваньку ротного» – тяжело. Человек не стремился создать «Войну и мир». В авторе горели и через сорок лет после войны «рана не зажитая, память не убитая». Воспоминания полны упреков (часто несправедливых) в адрес фронтового и армейского начальства. Хотя что греха таить – русского солдата никогда, а в 1942м в особенности, начальники не жалели. При этом воспоминания Шумилина до мелочей точно ложатся на имеющееся, достаточно сухое и официальное, описание события, например, в недавно вышедшем сборнике «Это было под Белым». Читаем:
«Как известно, зима 1941–1942 годов выдалась исключительно суровой, морозы нередко достигали до 30–35 градусов. Это обстоятельство облегчило до некоторой степени задачу саперов, т.к. избавляло от необходимости устраивать укрепления: верхняя кромка забоя проходила по границе мерзлого грунта, пласт которого представлял прочный щит кровли…
Грунт выносили мешками и в плащпалатках на лед реки Обши, протекавшей рядом, и спускали в прорубь, чтобы не демаскировать земляные работы. Копали только ночью. Все это требовало неимоверных усилий и сдерживало темпы. А спешить надо было. Приближалась весна. Она грозила разморозить кровлю тоннеля, да и затяжка увеличивала опасность раскрытия противником всей задуманной операции… Командир саперного батальона И.А. Цмыг, когда спустился в тоннель после проходки примерно половины расстояния, обнаружил, что ось тоннеля постепенно отклонялась вправо. Тогда была сделана корректировка направления, через 10 дней саперы встретили фундамент больницы».
Шумилин прямо указывает, что копать начали весной, приходилось делать подпорки для осыпающегося грунта. И дело было не только в том, что у саперов не хватало знаний и умения. Люди были просто голодные – дивизия сама находилась в полуокружении. Больше того, каждая ходка с грунтом до проруби могла стоить жизни – все пространство простреливалось. И все же затея удалась. Шумилин участвовал в захвате места больницы после взрыва:
«Долго висело мутное облако коричневой пыли. Через некоторое время нам притащили противогазы. В противогазах немного легче было дышать. Прошло часа три, можно было оглядеться, можно было размять застывшие суставы и мышцы. Посмотрев в обе стороны, мы увидели, что в одном месте изпод кирпичей торчит в кованом сапоге нога. В другом была видна рука. Солдаты отвалили кирпичи и потихоньку стали разбирать засыпанных обломками немцев. Откопали и вытащили двух. Они были живые. Немцы были сильно помяты, стонали и охали.
Теперь от нас не требовали в фонд обороны их личные вещи. Кто что откапывал, тому то и доставалось. Солдату – часы и портсигар, немцу спасенному – жизнь на этом свете.
На следующий день откопали еще одного… Пленные немцы рассказали: в больнице занимала оборону пехотная рота. В подвале сидело около ста человек. Подвал был оборудован деревянными двухъярусными нарами. Обогревался несколькими железными печами. Утром, перед самым рассветом, за несколько минут до взрыва, подвал покинул лишь один человек. Это был их капитан, командир роты. Все остальные попали под взрыв. Двое немецких солдат, которых откопали, стояли на посту на втором этаже больницы. Самого взрыва они не слышали, на некоторое время потеряли память. А те, что были в подвале, остались заживо погребенными под целой горой битого кирпича».
В общем, около ста немцев были уничтожены в этой памятной операции. Многие из них еще неделю спустя стучали из подвала – не могли поверить, что их уничтожили таким средневековым способом, надеялись, что это случайное попадание крупной бомбы и вокруг попрежнему свои…
Трудно сказать, какое чувство испытываешь сейчас, побывав на этом месте. Подкоп не решил проблему взятия города. То, что такими усилиями взяли зимой 1941–1942го, в июле 1942го пришлось оставить, поскольку вся 39я армия оказалась в окружении и с потерями прорывалась к Нелидову через глухие леса и большак на Оленино. Тут уж было не до штурма Белого, город был взят только 10 марта 1943 года.
Но как всетаки жаль, что нет у нас памятника русскому солдату. Великому труженику войны, вынесшему ее на своих плечах. У нас както считалось, что мирная жизнь городов и сел, освобожденных от оккупантов, – лучший ему памятник. Все так. Но когда ктонибудь захочет понять чуть поближе, чего стоила эта мирная жизнь, пусть он поедет в Белый, пройдет по старой передовой, до сих пор усеянной мелким битым кирпичом, заросшей лопухами и крапивой. Если, конечно, найдет это место – что без провожатого едва ли возможно.
Павел ИВАНОВ
