Жить и помнить. Это не расхожая фраза – это девиз. Если задуматься, в ней присутствует некий императив и негласное наречие «нужно». Это не пожелание будущим поколениям от поколений прошлых, не мораль. Это – жизненная установка, без которой беспамятная жизнь становится бессмысленной в собственных глазах. Так считает Александр Терентьев, ответственный секретарь фонда по поиску и увековечиванию памяти жертв Второй мировой войны «Жить и помнить». Человек, дело которого – вырывать из забвения имена. Потерянные всеми.
Терентьев – человек скромный, военной закалки, полковник в отставке. Его знают сотни людей, на его имя приходят обычной и электронной почтой по несколько писем в день. При этом он отмахивается от навязанной ему нами же сверхроли в обществе. Это понятно, благое дело перестает быть таковым, когда ты лично осознаешь его значимость. А для Тереньтева это – работа. Тяжелая, но интересная.
Родился он под Вязьмой, в Тёмкинском районе Смоленской области. После полета Юрия Гагарина в космос этот район стал на некоторое время Гагаринским. Но на время. Рос в обыкновенной семье: отец работал механизатором в колхозе, мать – на льнозаводе. Дед прошел три войны: гражданскую, поход на Польшу, Финскую, «плавно перешедшую в Великую Отечественную»… Тогда такие семьи действительно были обыкновенными.
– В первых же боях на северо-западном фронте дед получил тяжелое ранение, – рассказывает Александр Михайлович. – После лечения был направлен на Сталинградский фронт, где проходил службу в дивизионном пункте погребения. Там получил две первые боевые медали: «За оборону Сталинграда» и «За боевые заслуги». За добросовестное исполнение обязанностей. А в его обязанности входило еще и составление документов-донесений о потерях, в которых были персональные сведения о солдатах и командирах, раненых, погибших и похороненных в том или ином месте, сведения о родственниках. Дед составлял эти донесения, а я сейчас, семьдесят с лишним лет спустя, с ними работаю, чтобы установить судьбу того или иного солдата. Я почерк деда хорошо знаю.
Когда слушаешь о таких дедах, считавших по пальцам сначала прошедшие войны, а потом количество осколков в груди, то неизменно сталкиваешься с удивительными человеческими типажами: люди сильнейшей воли, привыкшие больше молчать.
Они и о войне предпочитали молчать.
– Случая не было в жизни, чтобы дед повысил на кого-то голос. С тяжелым ранением он дожил до 90 лет. Это была его первая атака под Ленинградом. Он подорвался на мине. Если бы рядом не оказался какой-то командир, за которым прислали помощь, он бы в той воронке и остался. Осколки из груди вытащили не все. Он с этими осколками и умирал.
Что в детстве нашем самое яркое? Наши деды с орденами и медалями. Они формировали личности пацанов, силу их кулака.
Александр Терентьев шел на военную службу целенаправленно. Он не поступил в Ленинградское авиационное училище, потому что туда не прошел его товарищ. Забрал документы, и они вместе уехали. Армейскую службу проходил на северном полигоне в Мирном, принимал участие в испытаниях самоходных боевых установок, ракет средней дальности. Тех самых, что держали когда-то под колпаком всю Европу, а на востоке и Китай.
В 1976 году Терентьев окончил Ростовское военное училище, служил на Урале, потом закончил Военную академию имени В.И. Ленина, служил в Белоруссии, оттуда направлен в Бологое, где служба и закончилась.
В 2002 году Терентьев попадает в Тверь, встречается с генералом-майором Александром Грибовым. Именно они были пионерами в совершенствовании работы военно-исторического центра, вернее, Грибов руководил, а Терентьев помогал. Он и сейчас не склонен выходить на «передовую».
Тогда они первыми оцифровали и выложили в Интернет все одиннадцать томов Книги памяти Калининской области. И посыпались письма…
Толчком к подготовке отдельной Книги памяти стали списки наших земляков, погибших в немецких лагерях. Их принес Терентьеву журналист Георгий Харитонов – известный в Твери человек, один из основателей фонда «Жить и помнить», ныне ушедший из жизни. Его фото висит над столом Терентьева.
Эти списки на немецком языке при переводе открыли первые имена погибших, тех, кто в Книге памяти числился пропавшим без вести. Первые потомки получили по сути первые спустя десятилетия неофициальные похоронки.
Что такое приговор «пропал без вести», объяснять не надо.
– Персональный учет боевых потерь в Красной армии был налажен плохо. На территории Польши целые полки пропадали без вести. Потом уже люди, полжизни проведшие в архивах, подсчитали, что персонально учтено около 55 процентов погибших, а об остальных нет ничего. Ни одной бумажки. Кроме того, что записал со слов родственников военный комиссар в 1946–1947 годах по результатам дворового опроса. По этим 45 процентам найти можно только случайно.
Сегодня работа Фонда «Жить и помнить» по поиску и увековечиванию пропавших без вести – основная. Терентьев связывается с архивами, анализирует маршруты следования частей. Он, как детектив, по клочочкам собирает судьбы для одной лишь цели: стереть неопределенный статус «пропавшего без вести», определить место гибели, или смерти в плену, или дальнейшей судьбы человека.
Сегодня фондом «Книга памяти советских солдат Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, считавшихся пропавшими без вести. (Калининская область в ее довоенных границах)» издается по главам. Накапливают копеечку, и издают еще брошюрку. Так издано уже четыре главы, в них «открыто» порядка 450 имен, 71 из них в тверских Книгах памяти не увековечены. Эти «главы» можно посмотреть на сайте фонда «Жить и помнить». Они открыты всем.
– У нас есть все основания говорить, что более 300 тысяч наших земляков не вернулось с войны. Огромный процент людей остался в памяти только родных и близких, если они живы. Больше нигде нет их имен. В ходе боевых действий на территории Калининской области погибло 1,2 миллиона человек. В военкомате официально учтены захороненными на территории области менее 300 тысяч…
Понятно, что эта поисковая работа фонда вызвала массовый поток обращений и писем. Из других областей, из стран СНГ, чьи близкие лежат здесь, в нашей земле, под Зубцовом, Белым, Оленином, а в списках захоронений в братских могилах их нет.
– Бывает, что человек пропал без вести, а выясняется, что он погиб в плену. Нужно искать, пытаться найти любую зацепочку. Если нет документов, найти, к сожалению, почти невозможно…
Фонд завален письмами. И в нашу редакцию поступало множество благодарностей фонду за найденных родных. Основная изыскательная работа – на Александре Терентьеве. Он говорит, что на каждое третье обращение дается место захоронения, на каждое второе – хоть что-то, какая-то информация. Бывает и без результата, когда «не удается доказать недоказуемое».
Ищут очень многие, ищут молодые своих дедов и прадедов, ищут отцов. Семьями ездят в Польшу, на Украину, в Белоруссию, в Германию на могилы, о которых раньше не знали. Слезы текут, когда, потеряв надежду найти, они видят имя деда на мемориальной плите.
Терентьев с болью говорит о своей работе. Он переживает, когда приходится констатировать, что многие Герои Советского Союза достойно не увековечены, что нет масштабной работы по поиску и увековечиванию имен павших. Особенная боль, когда выясняется, что братские могилы оказываются на частных территориях, когда на них нет именных плит, когда они и вовсе уничтожаются для строительства трасс для сноу-тюбинга (как в Западнодвинском районе), где кости воинов, умерших в госпиталях, валялись тут же на стройплощадке.
Эта боль живых
– О них забывать мы не имеем права. Память павших с оружием в руках священна. И надо, чтобы она такой и оставалась всегда. Тогда отпадут многие проблемы.
Через Терентьева прошли тысячи судеб, и каждую он пропускает через себя. Он часами может рассказывать истории, называя имена и фамилии, помня почти каждого.
Нельзя заботиться о живых, забыв о павших. Здесь одно от другого неотделимо. Именно павшие, отдавшие свою кровь своей земле, являются главным мерилом для живых в вопросах совести. Терентьев знает и улыбается горько.
Александр ДЫЛЕВСКИЙ
Фото Юлии СМОРОДОВОЙ
