Скульптор Евгений Антонов хорошо знаком всем жителям Твери: работы мастера сформировали лицо города, стали привычными. Памятники «Договор тысяч», «Героям-чернобыльцам», «Героям-подводникам», «Танковому экипажу Степана Горобца», «Защитникам правопорядка», «Нил Столобенский», памятный крест князю Михаилу Тверскому, рельефы к мемориалу «Тверь – Город воинской славы» органично вписались в архитектуру Твери, как и другие установленные в разных городах монументальные скульптуры его авторства.
Меньшему числу людей известна другая сторона жизни скульптора. Прежде всего, это прихожане храма Казанской иконы Божией Матери во Власьево, настоятелем которого был отец Николай Васечко и где тридцать лет служит в священном сане народный художник России Евгений Антонов. Сегодня мы беседуем с ним о церкви, искусстве и о дороге, которая к ним привела.
– Евгений Андреевич, в 1980 году в нашем городе установили памятник «Договор тысяч», и тогда жители узнали о своем земляке – замечательном скульпторе. Но неожиданно для многих в начале девяностых пошли разговоры о том, что вы «ушли в церковь». Что двигало вами, что произошло в жизни такое, что вы выбрали этот путь?
– Девяностые годы для страны и для меня лично стали временем переосмысления и большим испытанием. Я не мог понять, как вести себя в ситуации, когда потоки лжи, наглости, ругательства и грязи выливаются на народ. Наши бедные люди растерялись. Я задался вопросами, как жить дальше, где найти ориентиры, и задумался о вере. Я с симпатией относился к церкви, ее посещали мои мама и тетушка, но серьезного значения этому не придавал: думал, дело в возрасте, когда люди начинают обращаться к вере. Хотя был крещен сразу после рождения – как мне рассказывали, меня крестил поп с рыжей бородой, я схватился за нее и долго не отпускал.
У меня был друг, Геннадий Ульянич, намного младше меня, впоследствии он тоже стал священником, но тогда пел в церковном хоре. Бывал у меня дома, мы вели долгие беседы, говорили о вере. Он сказал: приходи в церковь, посмотри.
Я пришел, но еще раньше произошла удивительная встреча с человеком, который меня потряс. Я приезжал зимой в Вышневолоцкий район. Как-то мне предложили купить рыбу, и мы с товарищем поехали к рыбаку. Я вошел в дом, удивился ясности и чистоте крестьянской избы, и ко мне навстречу легкой походкой вышел чистенький такой, приятной внешности старичок.
– Вы про Николая Васечко говорите?
– Нет, рассказываю о тех людях, которые на меня подействовали. Я продолжу. Мы стали разговаривать, а я водил глазами по стенам, искал иконы. Рядом стояла его супруга, аккуратная такая, чистая – это духовная чистота. Он начал говорить о Христе, о вере, приглашать в свою общину, христиан-баптистов. Мне очень понравился его образ жизни, его размышления, приветливая речь. Но есть одно «но», при всей симпатии к вашей личности, сказал я ему, не могу принять вашего предложения: я по профессии художник и привык к моей вере, где могу любоваться образом Христа, Богородицы, святых угодников. Для меня тогда это было основополагающим. А через некоторое время произошла встреча с Васечко.

Духовный отец
Это был февраль 1990 года. Я пришел в церковь полудеревенского вида, еще не отремонтированную, – Казанской иконы Божией Матери. И тут же меня в толпе заметил священник, пригласил с ним сесть и настолько увлек беседой на темы, меня волнующие… Я был воодушевлен этим весьма неординарно мыслящим человеком, его умозаключениями. Отец Николай был очень оригинален. Я сейчас делаю ему мемориальную доску, на которой будут указаны первые эпитеты его биографии: проповедник и мыслитель.
Эти два человека, тот старичок, имени которого я, к сожалению, не помню, и отец Николай, очень на меня подействовали.
Отец Геннадий привел меня в Казанский храм, и с тех пор я там и остался. Когда лишился родителей, образовалась в душе пустота невосполнимая. Я задался вопросом: кто-то должен меня вести по жизни, объяснять, что такое хорошо и что такое плохо. И выбрал отца Николая Васечко путеводителем своей жизни, назвал его своим духовным отцом и стал его слушать. Мы с супругой регулярно ездили во Власьево, тогда много людей посещали церковь: он не только на меня, на многих производил сильное впечатление своей неординарностью.
В 1994 году, тоже в феврале, он говорит мне: я благословляю тебя быть дьяконом. Если нужен, буду помогать, сказал я, сложил руки, как положено, подошел под благословение. Первая моя проповедь была посвящена евангельским словам «Верный в малом и во многом верен» (Лука, 16, 10).
А в 1998 году я воцерковился профессионально. Пора тебе священником быть, сказал батюшка. Раз он мой духовный отец, лучше меня знает, как мне в этой жизни жить. С тех пор служу постоянно, окрестил море народу, столько же обвенчал и отпел прихожан.
Рожден быть художником
– Вы не думали стать иконописцем?
– Когда-то моя мать привела меня в художественную школу, это было в 60-м году, в надежде на то, что талант, который дремал во мне, воплотится в художественные произведения. Действуя по интуиции – а именно в ней проявляется сестра благодати Божьей, повела меня в художественную школу, где преподают профессиональные художники. Жили мы очень бедно, но мама согласилась платить за учебу три с половиной рубля, а зарплата у нее была 35 рублей. И я стал получать академическое образование. Потом учился в Смоленском пединституте на художественно-графическом факультете, Московском государственном художественном институте на факультете скульптуры (мастерская Павла Ивановича Бондаренко). Я рожден быть художником – не иконописцем, а скульптором.
– Разве иконописец не тот же художник? И эти два вида служения в церкви родственны.
– Иконописец пишет по прорисям, по канону. А я творческий человек. Загнать себя в канон – мне, мыслящему творческими категориями, все равно, что петлю на творчество повесить. Я шесть лет учился в институте имени Сурикова, а еще раньше, после окончания школы, поехал в Смоленск учиться скульптуре у Альберта Георгиевича Сергеева. У меня, кстати, в Смоленске все складывалось, и известность была, и начальство любило, и город был мне близким по духу, родным. Хотя родился я в Твери, на улице Рыбацкой.
– Когда вы поняли, что скульптура – ваше призвание?
– Когда учился в художественной школе, которая размещалась тогда во Дворце пионеров. Для меня примером был Анатолий Михайлович Сперанский, преподаватель художественной школы и ее директор. Тогда я понял, что я скульптор.
– Какой материл вам по душе – камень, металл?
– Сначала был увлечен камнем. Но моя стихия – это бронза. Люблю этот материал: к нему долго идешь, долго лепишь, работаешь, чтобы замысел воплотить. Все мои вещи созданы в бронзе, начиная с «Договора тысяч».

Священник, скульптор, организатор
– Вы много лет возглавляли Тверское отделение Союза художников России. Как вам удавалось совмещать, причем успешно, и службу в церкви, и работу скульптором, и организаторскую деятельность? Они требовали от вас разных качеств, разве не так?
– Скульптор тогда делается монументалистом (а я себя причислю к этому виду искусства), когда он может организовать производственный процесс. Когда делаешь большую вещь, вокруг тебя столько людей разных профессий, причем многие – высокой квалификации.
– Сколько человек обычно принимают участие в создании монументальной скульптуры?
– В зависимости от того, насколько большая вещь – начиная с тех, кто помогает мешать глину, сваривать каркас. Потом приглашаешь более квалифицированных специалистов, которые переводят работу из глины в гипс. Везешь на литейный завод, там создают восковые модели, работаешь с ними, а потом, когда отольют в металле, доделываешь. Рядом всегда люди, которые помогают довести замысел до совершенства.
– Священник тоже работает с большим количеством людей.
– Да, иной раз раскручиваешь такие жизненные клубки! Жизнь подкидывает много ребусов, и тогда обращаюсь к Евангелию, начинаю читать и нахожу ответы на вопросы.
А в руководящей работе часто приходилось встречать сопротивление людей. Сохранить в собственность полторы тысячи квадратных метров, чтобы никакие мошенники не посягнули на этот лакомый кусок в центре города, было проблематично. Приходилось судиться, отстаивать права Союза художников. Сложно было, я поседел на этой работе. Другой человек, не имеющий организационного опыта, не справился бы, а я приложил большие усилия и вытянул без потерь: наши художники не были обременены излишней арендной платой. Я свое дело сделал, принял организацию с большими долгами и судебными издержками, отдал ее своему преемнику с прибылью.
– Какие наибольшие сложности последнего времени вы видите? Вы говорите, раньше в церковь ходило много людей, а сейчас не так.
– Единственная проблема – мы не нашли пути к сердцу молодого человека, чтобы его увлечь, сделать христианином.
– Что обнадеживает и радует?
– Надеюсь, наш народ преодолеет посланное ему испытание, выйдет из этого горнила очищенным. Радость одна – в Господе нашем Иисусе Христе. Он наша надежда, опора, защита и спасение.