Как-то, покупая диски с музыкальными записями, я стояла у прилавка. Покупатели выбирали понравившиеся диски, а улыбчивая продавец включала музыку, и из колонок лилась то одна мелодия, то другая. И вдруг зазвучал немного гнусавый голос кларнета, от которого защемило сердце. Эта грустная, полная тоски музыка часто звучала с пластинки в нашем доме. Знакомая с детства композиция «Маленький цветок» подняла волну воспоминаний об отце.
Мой отец Крючков Михаил Михайлович родился в 1919 году в деревне Пречистый Бор Тверской губернии. Это была обычная сельская семья. Миша обладал с детства музыкальным слухом, полученным от отца – лучшего гармониста в деревне. Самостоятельно подбирал на мандолине и гармошке мелодии песен и танцев. Став юношей, он и еще двое друзей, которые играли на балалайке и гитаре, объединились в трио и стали желанными гостями на сельских вечеринках и посиделках. После войны, работая в радиоузле Высшей пограншколы, отец бодро заводил патефон на молодежных вечерах. Танцевать папа тоже любил. Танго и фокстрот были модными среди послевоенной молодежи. Со своей будущей женой он тоже познакомился в танцевальном зале.
По профессии папа был радиотехником, и поэтому самая современная звуковоспроизводящая техника была у нас в доме. Сначала патефон, затем трофейный немецкий проигрыватель, потом магнитофоны всех поколений, самодельные усилители и колонки.
Я ребенком обожала крутить ручку патефона и ставить пластинки, под которые танцевали взрослые. Трофейным немецким проигрывателем был музыкальный автомат, который позволял прослушивать подряд десять пластинок. В начале 1960х годов музыкальные серии «От мелодии к мелодии» и «Музыкальный калейдоскоп» на пластинках в 33 оборота звучали у нас дома не только по праздникам, но и просто по выходным. И это формировало наши детские и подростковые музыкальные вкусы. Да, когда мы росли, было уже другое время и другая музыка, но я четко понимала, что у хорошей песни должна быть красивая мелодия и стихи, трогающие за душу. А не набор рифм с примитивным смыслом под однообразные аккорды.
А еще мой папа умел рисовать картины маслом. В 1980х годах я нашла на балконе самодельный фанерный «этюдник», в котором лежали запыленные тюбики с масляными красками, и спросила у отца, почему он не рисует. Ответил, что нет времени, но когда пойдет на пенсию, обязательно снова начнет рисовать.
В юности, после окончания школы, папа работал на ситценабивной фабрике «Пролетарка» в отделе росписи, где художники создавали рисунки тканей. У них был молодежный коллектив, работать было весело. Когда надо было выполнять план по реализации тканей, приходил руководитель и объявлял: «Срочно рисуем огурцы!» Так он называл рисунки с серповидными загогулинами, которые пользовались неизменным спросом у модниц во всех уголках страны. Отдел дружно рисовал «огурцы» – и план был спасен. Изобразительное творчество отца появлялось у нас дома в неожиданных местах. Так, на печи папа написал портрет Максима Горького в соломенной шляпе. Когда я была маленькой, видела у бабушки в Калинине на стене за умывальником картину с изображением бурных волн, написанную маслом на фанере. Как я потом поняла, это была копия картины Айвазовского «Девятый вал».
Папа вспоминал, что у него никогда не было проблем с выбором темы рисунка. Юношеская фантазия бурлила и выплескивала всевозможные сюжеты на бумагу. Однако мой дед был недоволен выбранной сыном профессией, считая, что все художники жили бедно и умирали в нищете. И посоветовал, чтобы Михаил пошел учиться какойнибудь технический профессии. Что папа и сделал, окончив техникум по специальности радиотехник. Потом была война, затем взрослая жизнь и своя семья, которую надо было содержать и в которой не оказалось места рисованию. Сохранилось три картины, написанные им в 1946 году. Когда мы с сестрой учились в школе, папа охотно помогал нам в оформлении школьных стенгазет, рисовании плакатов и транспарантов.
Когда отец вышел на пенсию, я напомнила о его обещании рисовать. Он отговаривался отсутствием то белил, то холста, то рамок. Но я настырно все необходимое ему купила. Но, увы, с возрастом фантазия кудато пропала, глаза у отца стали плохо видеть, пальцы перестали слушаться. Папа копировал какието репродукции из журналов, а еще рисовал с фотографий, сделанных им на природе. Так в 90е годы, через 60 лет, появились еще несколько картин, написанных маслом, которые он раздал своим детям и внукам на память. «Раньше я думал, что о себе можно оставить память в виде какихто технических приборов, обладающих необыкновенными характеристиками, но теперь я понял, что техника может морально устаревать, а произведения искусства не стареют никогда» – вот такие слова он мне както сказал в минуту откровения. Всяческих приборов отец за свою жизнь сделал великое множество. От радиоприемников и телевизоров, измерительной техники до аппаратуры правительственной связи. Он даже дома, за письменным столом чертил схемы, паял по этим схемам, претворяя в жизнь свои задумки.
Изобразительное искусство ушло для него на второй план, может быть, под влиянием интереса к фотографии. Будучи подростком, прочитал в какомто журнале, как можно самому сделать фотоаппарат. Объектив был сделан из линз для очков, приобретенных в аптеке. После сборки аппарат заработал и запечатлел родственников и друзей. В 60е годы у отца был фотоаппарат «ФЭД», которым были сделаны многие снимки нашей семьи. Фотографии печатали всей семьей. Поздно вечером занавешивали окна, включали красный свет, на стол водружался фотоувеличитель, ванночки с химреактивами, и волшебство начиналось. Нам, детям, поручалось пинцетами купать фотобумагу то в проявителе, то в закрепителе и наблюдать, как появляется изображение на снимке. А когда прогресс перевел фотографию на цифровые технологии, папа стал осваивать «Canon», «Panasonic» и «Sony». Его все время тянуло к более совершенным моделям фотоаппаратов, и он не мог себе в этом отказать, а мама не возражала, ведь фотографировал он в основном родных и близких. Освоенную им фототехнику он дарил нам, своим дочерям, внукам и племянникам, а себе покупал очередную новинку. Так и нас приобщил к этой тихой охоте.
В юности папа, как все молодые люди, обожал мотоциклы. В 1939 году он отучился на курсах в спортивном обществе «Красное знамя», сдал экзамены и получил права на управление мотоциклом. Как член этого общества, мог пользоваться мотоциклами, принадлежавшими спортклубу. Своего мотоцикла у него никогда не было. И вот в 50х годах, увидев в магазине «Культтовары» сияющий хромом мотоцикл, папа заикнулся о его покупке. На что мама сказала: «Даже и не думай! Все мотоциклисты – это потенциальные отбивные котлеты. Когда ты мне надоешь, тогда я тебе сама куплю мотоцикл». Но, дожив до «золотой свадьбы» с моей мамой, отец так и не дождался мотоцикла.
В 60е годы у всех работающих был только один выходной – воскресенье. И я больше всего любила субботние вечера. Когда после ужина мы сидели с папой на диване и разговаривали на любые интересующие меня темы. Тихонько играла музыка, а мы сидели рядышком с отцом, нам было уютно, и впереди было целое воскресенье, которое папа проводил с нами.
Как у всех детей, у нас возникали проблемы с выполнением уроков. Некоторые задачки по математике или физике никак не хотели решаться. Мы с сестрой, естественно, расстраивались. Вечером приходил с работы папа и после ужина подключался к решению. У него все задачи решались чудесным образом, и затем он начинал объяснять нам ход решения, чтобы мы поняли принцип. Иногда с первого раза эти объяснения не доходили до наших мозгов, и мы пускали слезы. Но папа не отступал и объяснял до тех пор, пока нам не становилось все понятно. Если задавали стихотворение или басню, то вечером мы читали ему наизусть выученное, а он давал советы, где надо сделать паузу, где повысить или понизить интонацию. Предлагал нам вспомнить, как по радио читают артисты. Однажды особенно долго мы бились над басней Крылова. На следующий день меня вызвали к доске. Басня была длинная, и я в полнейшей тишине без запинки прочла ее «с выражением». Пожилая учительница литературы Надежда Николаевна слушала не перебивая и не делая замечаний. Когда я закончила читать, она помолчала и объявила оценку: «Пять». Я ликовала, мой труд был оценен по высшему баллу. Мы с сестрой активно ходили в библиотеку и читали не только книги по школьной программе, но и художественную литературу. Папа выписывал нам научнопопулярные и литературные журналы, по нашему желанию. Особенной любовью пользовался журнал «Наука и жизнь». Мы получали его несколько десятилетий, и каждый находил для себя интересные статьи. Потом добавились журналы «Юность», «Химия и жизнь», «Человек и закон», «Вокруг света», «Иностранная литература», «Семья и школа». Эти журналы формировали наш кругозор, вкус, культуру, интеллект. Спасибо родителям, что они не жалели денег на наше культурное воспитание.
Папа очень любил рыбалку и достиг определенных высот в этом увлечении. У него были толстые альманахи «Рыболовспортсмен», где были описаны приемы ловли на различные снасти, определение рыбных мест. Все эти знания он использовал летом на Клязьминском водохранилище, где ловились лещи. Осенью отец ездил ловить щук на Волгу. С годами он не мог в предрассветных сумерках нацепить наживку на крючок – глаза не видели, а пальцы не слушались. Папа понял, что на одно хобби у него стало меньше. После этого он постепенно раздал внукам и племянникам в Старице свои снасти. Из всех внуков только сыну моей сестры Роману передалась любовь папы к рыбалке. Внук Роман поймал както большую щуку, высушил ее и подарил дедушке Мише. Папа повесил этот трофей на стенку на кухне как украшение.
Папа прожил долгую жизнь и умер в 90 лет. Круг его интересов был настолько широк, что это давало ему стимул к активной жизни до последнего дня. Но самое главное – он был честным, порядочным и интеллигентным человеком. И эти свои качества он старался передать нам, своим детям и внукам.
Виктория КРЮЧКОВА
