Других новостей в мировой новостной ленте, кажется, вчера утром не было. Грандиозный пожар в главном соборе Франции, одном из зданий, символизирующих Европу, христианство, мировую культуру вообще.
Миллионы комментариев: в основном сочувствие и горечь, иногда – непонимание и досада, иногда – важные рассуждения о том, что-де не уберегли, а должны были. И все это случилось за три дня до Международного дня охраны памятников и исторических мест – 18 апреля. Тут поневоле начнешь искать тайный смысл.
Собор Парижской Богоматери – это такое сооружение, которое несет на себе столь могучий слой памяти, что развались он весь (не дай бог!), и страны мира наперебой будут просить и перенимать друг у друга право его восстановить. То, что его восстановят, – несомненно, несмотря на всю техническую сложность этой задачи. Более того, этот пожар и последующая эпопея с восстановлением шпиля еще станут частью грандиозного мифа о Великом Соборе. Дай бог нам дожить до момента, когда он будет вновь освящен. И везде бы так…
Парижский случай показал многое. Во-первых, то, что наследие очень хрупко. Ни один из шедевров человечества не застрахован, что с ним что-нибудь не произойдет. Произошло же с Пальмирой, отдаленной от всякой цивилизации уже два тысячелетия, – нашлись и на нее вандалы нового времени. Произошло сравнительно недавно с Троицким собором в Петербурге, с колокольней Новодевичьего монастыря, церковью в Кондопоге… с тысячами чудесных русских церквей, сгинувших в XX веке различным образом, и часто – без всяких пожаров. И каждую такую утрату люди как-то переживают, переживают, а затем – понемногу забывают. В лучшем случае проведя ремонт или выстроив что-то похожее вместо утраты.
И вот поэтому появляется «во-вторых». Парижский пожар очередной раз поставил вопрос приемлемости новодела. Можно ли воссоздавать, и если можно, то как и насколько точно. Это мы тоже все скоро увидим. Увидим, смогут ли французы не пойти по пути реставрации московского Манежа, где конструкции перекрытия после пожара 2004 года не воссоздавались, а сделаны по новой технологии. Посмотрим. За что будут держаться – за «облик» собора, любимый туристами и который надо возвращать в панораму Парижа как можно быстрее, или за «содержание» (тогда реставрация затянется надолго). И что-то подсказывает, что будет первое. Хотел бы я ошибиться.
Слишком часто мы слышим в последние годы при реставрации культурного наследия: «Воссоздание из современных материалов». Так дешевле, проще, а в памятнике часто становится нужнее общий образ, неясный миф о какой-то старине, которую даже лень изучать. Кстати, а почему лень? Что мы там страшного узнаем себе? Не то ли, что человек научился строить космические телескопы и микрочипы, но разучился работать руками так, как работали предки. У нашего времени больше нет терпения, бодрости и дерзостной веры в результат, который может достаться не мне даже, а моим потомкам, всей нации. Нет веры в бессмертие – даже в бессмертие нации, не то что личное. У тех, кто строил Нотр-Дам, эта вера была. У них получилось создать его. Получилось воссоздать у послевоенного поколения реставраторов, трудившихся в Ленинграде, Дрездене, Варшаве и других городах. У них тоже была эта вера. Получится ли воссоздать у нашего поколения?
Именно потому буквально за каждый подлинный камень, каждое подлинное стропило надо держаться. Что-то изменилось в мире, в котором официально стали на международном уровне сохранять памятники, но разучились их создавать.
Павел ИВАНОВ, «Тверские ведомости» pavelivanov2007@mail.ru
фото: Известия/РЕН-ТВ
