А на здешнем погосте покоятся рядом тот, кто сбрасывал колокола с церкви, и тот, кто ее возрождал
Местность, начинающуюся на север за Красным Холмом, можно назвать «весьегонщина“. Она вся примерно однородная – просторы с пологими большими холмами, деревни, на которые трудно не залюбоваться, хоть они и в запустении, даже росписи, уцелевшие в церквах, похожи (видно, одной мастерской). Эти места похожи еще в одном: брошенные поля зарастают очень быстро, и на их месте остаются охотничьи угодья, полные всякой дичи. Но почемуто от этого факта нерадостно.
Евгений Иванович Ступкин (постоянный автор и друг “») дватри раза в год ездит на свою родину, в село Болонино на границе трех районов: Краснохолмского, Весьегонского и Брейтовского (Ярославской области). Родная его деревня Поповское в километре от Болонина уже лет пять как окончательно заброшена, и, увы, далеко не она одна. Но родная земля, как известно, и в горсти мила, и в запустении родиной быть не перестанет.
– Я тут задумал сходить в родную деревню бабушки, в Попадьино, – объявил Евгений Иванович. – Вы со мной, или будете тут фрески фотографировать?
…Вопрос был скорее риторическим. От села Башарова, в котором от полусотни домов остались только столбы, деревья коегде да сгнившие срубы колодцев, хотелось уйти поскорей. Сюда на Пасху и на тракторе никто еще не приезжал, да и пеших следов не было. По крайнему разору было невозможно поверить, что церковь еще действовала в 1950х годах. Я поискал старые могилы, но за алтарем были новые оградки, одна – на могилке умершей годовалой девочки.
Несмотря на доброе весеннее солнышко, мы пошли поскорее. В Попадьино дорога через лес – по ней, похоже, ходят егеря. Из лесу тянуло холодом. Три километра по снегу (коегде по колено), через несколько разлившихся бурных ручьев и речку Лойку дались непросто. В деревне, посреди очень большого ополья, до сих пор вдохновляющего своим простором, снег сошел. Несколько домов, громадных, весьегонских, северных, стояли на этом кладбище деревенского бытия, и единственным нашим оправданием нахождения здесь служил только железный аргумент Ступкина:
– Я тут был шестьдесят лет назад, помню все смутно. Не могу писать о своих предках, не увидев землю, на которой они жили.
Землю здесь действительно можно увидеть только короткое время ранней весной. Уже в мае крапива с репейником встают метра в два высотой, забивая все следы человека.
Вымотавшись, мы вернулись к асфальту и двинулись в дальнейший путь. Нельзя сказать, что недовольные, – весной в любом месте жить хорошо. Над брошенными полями подымались жаворонки, тетерева на березах подпускали нас совсем близко, а весенние ручьи своим вечным живым языком твердили о неизбежности весны даже в этом неуютном еловом лесу, где зима оборонялась с таким упорством.
– Вот, – торжественно объявил Евгений Иванович, – наши земли начинаются. Колхоз «Вперед»! Как говорили раньше: колхоз «Вперед» – котомка сзади…
Деревни на шоссе, формально жилые, отличались от умершего Попадьина только проводами на столбах. Те же рухнувшие, заколоченные дома через один, вокруг еще жилых – никаких признаков шевеления. То ли у стариков в них уже не было сил выйти лишний раз подмести вокруг, то ли дачники еще не приехали. В огромном когдато селе Мартыново разрухи, казалось, поменьше, коегде у домов стояли машины и трактора. Евгения Ивановича узнают те уже почти бабульки, что учились с ним в школе. Но какой контраст! Умный, любопытный, живой и горячий Ступкин, приехавший на хорошей новой машине, гляделся рядом с ними моложе лет на двадцать, если не больше. Потухшие лица женщин редко оживлялись эмоциями, разве для приветов какимто бесчисленным общим знакомым и родственникам. Возле церкви, как и в Башарове, действовавшей до Хрущева и открывшейся вновь (нетронутой колхозом!) в 1980х, грудой лежали сваленные гнилые дрова. Девственно чистый сугроб у входа. Никого. Два дня назад была Пасха…
Болонино от Мартынова километрах в шести. Издалека показалась огромная колокольня церкви и длиннейший – с полтора километра – деревенский посад.
– Эх, поздно, – беспокоился Евгений Иванович. – Спит уж, верно, дядя Вася, неужели придется к Мишке ехать… Ведь он спать не даст, особенно если предложить ему выпить…
Мы проехали деревню до конца и… оказались в Ярославской области, о чем сообщил вопиюще новый на фоне серой разрухи дорожный указатель. Болонино продолжилось в Ярославской области небольшим хуторком Скирки.
У Мишки ночевать нам не пришлось. Нам вообще не попался в этот раз сей легендарный человек. Дорога к нему отсутствовала, проезда ни с шоссе, ни по деревне не было. И позже он не появился – то ли был пьян, то ли ушел пасти коз: Ступкин уважает его за эту крестьянскую черту, ибо Мишка, его ровесник, единственный держит в Болонине живность выше курицы. Да и дядя Вася не спал.
Василий Васильевич Кольцов, восьмидесятилетний дед, живет со своей женой Раисой Петровной в Скирках. Они давно знают Евгения Ступкина, так что прием был по деревенским меркам наирадушнейший. Беседа затянулась за полночь, несмотря на то, что старики собирались спать перед нашим приездом. Я поразился какойто деревенской правильности жизни: Раиса Петровна хлопотала за печкой, хозяин сидел рядом, а за столом гостям были предложены лучшие места. Почувствовав, что слух у дяди Васи подводит, я предложил ему сесть поближе к Евгению Ивановичу. Дед сел, выпил стаканчик с чаем, а потом, воспользовавшись моим коротким выходом, пересел обратно на лавку.
– Эх, прожили, – говорил он беззлобно, гладя добрую белую собачку, которая, по его словам, «и чаи распиват», – по хлебу ходили, а всегда голодовали. Все сдавали государству подчиста – ничего себе оставить не моги. У нас всегда так было, Болонино всех беднее. В Башарове – там богаче были, им на трудодни и молочко выходило, и овощи когда, а у нас всегда весной гнилую картошку ели.
– И председатели были, – рассказывала Раиса Петровна, – горе одно, особенно кто пришлые. Из Питера особенно один, все спустил… Да что я, свои тоже не лучше были.
У Кольцовых пятеро детей, четверо «в Тутае» (Тутаеве), а один «за Калинином». Они приезжают регулярно, и поэтому дом сравнительно поддерживается, одним старикам было бы не под силу. Но жить здесь не остался из детей ни один. Работы нет, колхоза – и того уже нет.
На самом деле Болонино жестоко голодовало, как уверяет Евгений Иванович, в 1940–1960х. И сам он застал все это. Но народу тогда было в селе столько, что по окрестным деревням называли его «китаем». Хотя в селе так никогда и не сделали хорошую дорогу из одного конца в другой.
На следующий день мы увидели этот «китай» во всей красе. В центре села, куда приезжает автолавка, стоит церковь, побеленная и покрытая новым железом. Впрочем, даже неискушенный глаз замечает крайне низкое качество работ по храму, отчего рамы частью вывалились, частью покосились, железо местами сорвало ветром. Храмом занимался один человек, сын последнего священника Александр Васильевич Морошкин. После ухода на пенсию (до нее был директором школы в Кесьме) он посвятил храму двадцать лет и почти поднял его. Теперь остается смотреть на памятник на его могилке – лицо умного, одухотворенного человека. Даты: «1921–2007» – эпоха, ах, как жалко, что не успел повидать! Могилка его ограда в ограду с местным коммунистом и стукачом, который сбросил колокола с церкви в 1934м. Тот тоже пожил, и даже порядочно. Всему на свете приходит конец – и злым, и, к сожалению, добрым…
К автолавке подтянулись с десяток бабок, а мужики – шестеро, всем за шестьдесят – резались в дурака с самого утра в павильоне автобусной остановки. Это и было почти все население «китая». Все иные или разъехались, или упокоились на погосте на красивейшем холме, под которым петляет от одного чистейшего родничка к другому речка Болонинка.
…Я не могу сказать, сколько еще «протянет» сельское хозяйство в России или в конкретном Краснохолмском районе. Мне вообще неудобно задавать такие глобальные вопросы, тем более что на них не предвидится ответа. Но я слышу словно щелчок после нажатия спускового механизма мины. Она уже взорвалась, просто мы почемуто до сих пор живы. Это так странно…
Павел ИВАНОВ
Краснохолмский район
