Начиная смотреть Михаэля Ханеке, едва ли ждешь светотеневых полюсов, но его последняя картина – абсолютный победитель последнего фестиваля в Каннах, обладатель «Оскара», «Сезара», главных призов Британской академии, Европейской киноакадемии – заставляет думать больше не о и без того титулованном режиссере и новом витке его творчества, а… о запахе победы.
Эта победа Ханеке пахнет смертью. С этого начинается и сам фильм-триумфатор «Любовь» («Amour»). С запаха тления.
Пожилая супружеская чета Жорж и Анна однажды попрощались с большой и просторной жизнью: Анну парализовала и приковала к постели болезнь. Жорж обещает жене не отдавать ее в больницу или приют, принимая на себя тяжкий труд ухода за Анной. В общем, это и вся фабула, в которой, конечно, есть оттенки отношений отцов и детей, морально-этические дилеммы, медленное угасание жизни, виденные нами во множестве европейских лент. Но «запах» этого фильма может сравниться лишь с толстовской «Смертью Ивана Ильича», названной Кайдановским в его кинопереложении «Простой смертью».
Фильм «Любовь» как-то внутренне лег и на долгие споры о смерти, вызванные недавней публикацией Соколова-Митрича «Дайте умереть», и на разговоры, будто в нашей жизни смерти нет: мы отодвигаем ее в сторону, чураемся мысли о ней. Но она есть. И у нее есть подруга: старость. От них обеих мы сегодня брезгливо отворачиваемся…
Можно вспомнить дюжину фильмов, где, как в «Любви», встают неразрешимые дилеммы, но награды на уважаемых фестивалях свидетельствуют: фильм стал камертоном настроений в обществе. И вовсе неслучайны безуспешные споры о картине: а была ли любовь?..
Пусть каждый решит сам. Я бы сказал: да, была. (Хотя европейское переживание приближающейся смерти все-таки чуть отличается от нашего традиционного – подчеркну: именно традиционного – понимания.) Уже потому я хочу так думать, что Ханеке выводит «Любовь» в название фильма. И хочется надеяться, что кавычки в этом случае не признак иносказательности.
Любовь – она ведь разная. У нас есть планка апостольских слов о любви, которая «не раздражается, не мыслит зла, всего надеется, все переносит…». Но эта любовь – высшая, и с такой высоты наши попытки соответствовать – уже движение вверх.
Когда рядом больной человек, с ним очень тяжело. Крест болезни вместе с больным несут и его близкие. Я и жизнь героев назвал в начале просторной, потому что ярок мазок режиссера, говорящего о страшной тесноте, в которую загоняет болезнь. Тесноте тела и пространства комнаты, квартиры, всего мира. У Жоржа и Анны огромная красивая квартира, но в ней нет духовного пространства, потому и зрителю там дискомфортно. Режиссер намеренно не дает выхода наружу. Зритель хочет бежать, и он может бежать. А вот Жорж не может, потому что он обещал…
Отклик зрителей и кинокритиков – в побеге за границы мысли о том, как бы поступил я, как бы вел себя на месте героев. Обязательно посмотрите это кино. Попробуйте поискать любовь, и, может быть, вы найдете ее во взгляде Жоржа на Анну, или в слезах дочери, или в участливости соседей. А может, и не найдете. Но заставьте себя погостить в этой огромной квартире, чтобы, перешагнув через свое нежелание думать о старости, смерти и беспомощности, хотя бы чуть-чуть испугаться своей отдаленности от этого.
Браво, Жан-Луи Трентиньян и Эмманюэль Рива – «Мужчина и женщина» ушедшего года! Спасибо Ханеке, забравшему у Кесьлевского не только лучших актеров, но камерность и дилеммы «Декалога» – одной из главных отдушин киноманов, которым тоже иногда хочется отдохнуть от нескончаемого жевания в темноте.
