Тюзовский спектакль «Метеор» держится на игре хороших актеров
Тверской ТЮЗ очередной раз продемонстрировал желание дать нашей публике возможность воочию увидеть необычную и непривычную драматургию двадцатого века.
Несколько оговорок. Провинция консервативна. Мы, провинциалы, цепляемся за неизвестно кем навязанную нам «школьную» программу по литературе и забываем о том, что искусство (в том числе – театральное) – внепрограммно.
Тверская театральная жизнь в целом нелепа. Даже классических «островских» можно и нужно ставить в соответствии с меняющимся образом мысли нового века. Иначе – скучно.
Адгур Кове, относительно недавно ставший главным режиссером нашего ТЮЗа, решил познакомить тверского зрителя со спектаклем по пьесе гениального швейцарца Фридриха Дюрренматта (1921–1990) «Метеор» (1966).
Пьеса великолепна. В ней речь идет о несовместимости жизни и быта, вечности и привычной нам обыденности, о вере, красоте, бессмертии…
Простите за жесткость, но начну свою рецензию с того, что главный режиссер ТЮЗа не понял в пьесе ничего. Честь ему и хвала за то, что он решился поставить весьма «неостровское» (кстати, к творчеству Александра Николаевича Островского я отношусь с любовью) произведение, но ведь «решиться» и «воплотить», как когдато говорилось в Одессе, – «две большие разницы».
Хороший спектакль! Правда, ни о чем. Хотите ставить неординарные пьесы – учитесь и думайте.
И все же – спектакль хороший. Он приурочен к юбилею замечательного артиста Генриха Арменовича Казарьяна, который поразительно талантливо сыграл на сцене ТЮЗа множество самых разных ролей и, надеюсь, продолжит эту традицию дальше. Его герой в спектакле – нобелевский лауреат Швиттер – умирает и тут же всякий раз воскресает. И это повторяется бесконечно. Горят деньги, горят рукописи, горят жизни, судьбы, ценности… А герой – гений – никак не может «сгореть». Казарьян играет того, кто неизвестно чьей волей трагически обречен быть вершителем судеб обычных людей. Великий писатель не может умереть, но может (и обречен!) убивать помимо своей воли.
Казарьян делает своего героя как бы простым, доступным, уже (якобы) избавившимся от нобелевской ноши, уже (якобы) избавившимся от того, чтобы нести ответственность за все, что творится на свете… Ан нет! Гибнут – нелепо, глупо – все, с кем его сталкивает всякая новая «бессмертная» жизнь. Артист прекрасно демонстрирует непоправимую трагичность того, что личная жизнь с ее капризами и забавами, переходя в вечность, благодаря творческому гению, становится проклятьем. Одетый в шубу, в карманах которой – недовершенные шедевры, деньги, – да и, собственно, тело «завернуто» в эту шубу, – герой Казарьяна пытается избавиться от всего, чего он добился, что он нажил. Не получается. Он – гений. Гений бессмертен. Умирают люди вокруг него. Все. Казарьян играет человека, который обречен убивать обычных живых людей силою своего бессмертного гения.
То ли это проклятие творчеству, в отличие от Божественного творения, то ли, наоборот, воздаяние всем людям за их как бы мелкие грехи?.. Артист в свойственной ему сдержанной манере игры стремится через созданный образ не столько дать ответы, сколько задать эти бесконечные вопросы.
Полагаю, что это значимая и далеко не последняя работа Генриха Казарьяна, несмотря на то, что последняя реплика его персонажа звучит «оптимистично»: «Когда я, наконец, сдохну!» (В пьесе, впрочем, эта фраза звучит четырежды.)
Еще о спектакле. Сценография вызывает целый ряд недоуменных вопросов: если перед нами каморка бедного художника, то почему такая холодная чистота? Если художник пишет исключительно свою обнаженную жену во всех ракурсах, то почему повсюду монотонные «тицианоподобные» чернобелые репродукции? Художник же, если, простите, пишет «жизнь» (о чем этот персонаж настойчиво заявляет), которою является для него жена во всех ее немыслимых конфигурациях, то стоило бы изобразить эти конфигурации… Убогость таланта можно было бы изобразить не за счет Тициана, который, стоит напомнить, был и остается немножко гением. Или замысел режиссера именно в том, чтобы бездарного художника представить в качестве копировщика шедевров? Такого в тексте пьесы нет, даже в виде намека. Я, простите, сейчас помогаю своими вопросами тем, кто работал над оформлением сцены, поскольку место действия должно бы вызывать впечатление цветастой, грубой, безвкусной, пошлой, гаденькой «жизни».
Я пишу, чтобы поддержать, а не «опустить», поскольку спектакль всетаки хороший.
Теперь о музыке. Поскольку в пьесе многократно заявлено звучание несуществующей музыки несуществующего композитора, то поле для фантазий музыкального оформителя спектакля было более чем беспредельно. Увы – в результате убого и неубедительно. Ну переверните вы наизнанку музыку Баха или когото из его сыновей – забавней будет.
Далее. В театре есть весьма уважаемый литературный редактор, которому дана, вероятно, власть распоряжаться текстом пьесы по своему разумению. В результате мало кто из зрителей, не читавших пьесу, понял, о чем речь в спектакле, поскольку целый ряд весьма значимых персонажей и эпизодов были легкомысленно вычеркнуты. Поэтому, в частности, непонятно, с какой стати герой Казарьяна – гений? Артисту приходится отдуваться за работу завлита. Однако Казарьян, как я выше писал, играет талантливо.
Из прочих актерских работ нельзя не отметить Александра Романова в образе предпринимателя и домовладельца Великого Мухайма. Романов – один из самых лучших тверских артистов – всегда порывистый и взрывной, здесь в спектакле внешне спокоен и даже «запакован». Огромный черный плащ и шляпа ярко подчеркивают демоническую природу персонажа. Статичность романовского персонажа с избытком окупается тончайшими интонациями в речи. Артист ненавязчиво и убедительно создает устрашающий образ дьявола – «князя мира сего», который считает, что уже оформил сделку с гением… Ох, сыграть бы Саше Романову гётевского Мефистофеля – коекто из столичных «звезд» тихо «отдохнет»…
Хорош Михаил Хомченко в роли сына главного героя Йохена, хотя стоило бы артисту прибавить ленивости и развязности: ведь его персонаж – это «марионетка» с обрезанными нитками.
Виктор Дегтярёв – один из самых ярких и непредсказуемых артистов ТЮЗа – ненавязчиво, но в то же время настойчиво и неотвратимо создает тот фон, который можно назвать неизбежностью, роком. Грим и сдержанная пластика являют собою как бы одновременные присутствие и отсутствие персонажа, роль которого играет Дегтярёв, и артисту удается создать атмосферу медленно и неумолимо надвигающегося ужаса…
Очень хорош Сергей Коноплёв, но его роль в спектакле, к сожалению, выглядит как реприза, вставка. Остальные мужские роли неубедительны.
Что же касается женских «партий», то скромно скажу одно: у Надежды Мороз, исполнительницы роли Августы (кстати, мое пожелание режиссеру и актерам: делать в этом имени ударение на первый слог – это было бы правильно), бесспорно, красивые груди. Остальное, надеюсь, приложится.
Вот такая «комедия» состоялась в нашем ТЮЗе. С радостью и надеждой будем ждать следующих премьер.
Ефим БЕРЕНШТЕЙН, доцент кафедры теории и истории культуры Тверского государственного университета
По итогам V всероссийского театрального фестиваля «Золотое кольцо», который завершился в Твери на минувшей неделе, победителем в номинации «Лучшая мужская роль» признан Генрих Казарьян за работу в спектакле «Метеор». Александр Романов и Виктор Дегтярёв удостоены наград в номинации «Лучшая мужская роль второго плана».
