Николай Александрович Львов относится к числу тех гениев-самородков, которые, с одной стороны, выглядят порождением своих эпох, а с другой -принадлежат всем векам. Львов как творец, кажется, целиком вышел из европейской культуры века Просвещения, дерзновенной в своей решимости охватить весь универсум, включая даже и Бога, всему определить место, за все взяться и везде преуспеть. Львов как человек принадлежит XVIII веку, как и любому другому. Во всех начинаниях мастер удивительно сохраняет в себе осознание, что и он всего лишь человек, сохраняет способность к самоиронии и глубокой рефлексии. Его редко покидала трезвость ума, он не дорого ценил славу, умел «не оспаривать глупца», изливая свои чувства лишь в письмах да стихотворных строчках.
Чудо, что талант гуманиста и инженера оказался дарован русскому барину, чудо, что этот талант не был им зарыт в землю – ибо условия вполне благоприятствовали тому, чтобы спокойно пожить в свое удовольствие в небольшом, но вполне приемлемом поместье, откуда никто бы его после «Указа о вольности дворянской» ни на какую службу не выковырял.
Но барином Львов никогда не жил. Он и жизненный срок себе укоротил постоянными трудами и поездками. С изрядным букетом болезней он поехал на Кавказ, в нелегкую экспедицию по исследованию минеральных источников с целью устройства водолечебниц. Последняя работа Львова, написанная им по возвращении с Кавказа, незадолго перед смертью, называется «Примерное положение, каким образом выгодно было бы выстроить ванныи и теплицы у горячих вод на Бештовых горах находящихся». И пишет человек, уже сделавший себе навсегда имя на одной только архитектуре. При этом Николай Александрович успел попробовать себя и в музыке, и в драматургии, и в истории, и фольклористике. Он посвятил целую книгу устроению печей в помещичьих и крестьянских домах. Он писал стихи, очень неплохие для XVIII столетия. Где-то он больше преуспел, где-то меньше. Все-таки, говоря о Львове, обычно имеют в виду его архитектурные творения. Этот его вклад безусловен, пока стоит на земле хоть одна его постройка…
Николай Александрович Львов родился в 1753 году в имении Черенчицы недалеко от Торжка. Домашнее воспитание будущего гения было очень незавидным – ни языкам, ни наукам не обучался. Хотя сказать, что не обучался ничему – не совсем верно. Неподалеку от Черенчиц в своем поместье Вешка проживал в отставке в 1760-х гг. еще один великий архитектор XVIII века Савва Иванович Чевакинский. О прямом обучении Львова у Чевакинского нет документов, но документов о знакомстве живших в соседстве дворян могло и не быть вовсе. В шестнадцать лет молодой Николай Львов отправился в столицу на военную службу. Далее — учеба в школе при Измайловском гвардейском полку, работа в Коллегии иностранных дел, поездки за границу. Молодой чиновник пользовался покровительством секретаря императрицы Екатерины II графа А.А. Безбородко. С этого начинается его быстрая карьера. В 1780 году в Могилеве строится собор. На проект нового храма объявлен конкурс – и победителем оказывается Николай Львов. Ему всего 27, он ничего крупного до того не строил. И сразу крупный заказ и блестящая удача.
После этого заказы на строительство посыпались один за другим. За двадцать лет Львов построил не менее тридцати храмов и усадеб, и многие достаточно крупные, не просто усадьбы, а целые комплексы, где нельзя было просто ограничиться составлением общего чертежа, после чего удалиться, а необходимо было выехать на место и там работать. Такова знаменитая усадьба в Знаменском-Райке, такова собственная его усадьба Никольское-Черенчицы. Многие постройки возводились по его рисункам и эскизам, но, в традициях того времени, наблюдение над строительством архитектор должен был вести сам, иначе квалификация и нравы каменщиков XVIII позволяли иногда возводить «по проектам» такое, что потом нельзя было узнать даже автору проекта. В постройках Львова самочиния каменщиков нет. В храмах в Горницах (Кувшиновский район), Арпачеве и Загорье (Торжокский), церкви в Мурине под Петербургом – безусловных его постройках – всегда поразительно хороши детали и безукоризненны пропорции. Всегда видно, что рука одного мастера, «гениального дилетанта», как его называли, при случае готова была что-то поправить, а что-то определить точно на место.
Труднее с атрибуцией построек, очевидно, львовских, но вырванных из общего контекста. Таковы многочисленные валунные мосты и погреба (в Василеве, Митине, Грузинах), или построенные с оглядкой на его постройки церкви (Буконтово, Теплое, часовня в Торжке). Почти наверняка не всё он наблюдал от начала до конца. Надо помнить, что на Николая Львове была еще школа в Черенчицах, в которой архитектор на свои средства (!) учил присланных помещиками крестьян строительству «землебитных» домов, и им же самим разработанным технологиям такого строительства. К сожалению, сохранилась целиком только львовская одна постройка в этой технике – Приоратский дворец в Гатчине (1797).
Есть понятие «львовский стиль», когда имеют в виду ротонды, классические колоннады и итальянские термальные окна в духе архитектора Андреа Палладио, которого Николай Львов почитал, и работы которого перевел на русский язык. Еще Львов всегда очень внимательно подходил к инженерной стороне своих проектов – иногда в ущерб их прочности. Впрочем, едва ли он думал, что будет время, когда вокруг его шедевров на десятки верст раскинется безлюдное пространство…
Львов разработал и фактически воплотил не просто энное количество своих проектов (хотя воплотил много – показатель постоянного труда его самого), он дал русскому дворянству идеал. Этот идеал касался того, как правильно должен жить в своей усадьбе просвещенный вельможа. Революция его в этой сфере в полной мере не была оценена прежде, а сейчас оценить ее сложно в связи с утратой большей части самих усадеб. Но стоит увидеть тот же Раек, стоит побывать в Черенчицах, оценить хотя бы размах и замысел, которыми руководствовался Львов. Идеал этот дошел до всех уголков России, где имелись помещики, но более всего «львовских» усадеб именно в Тверской области и Подмосковье. Сам великий архитектор так и не смог заработать себе на усадьбу в том виде, в каком он хотел ее видеть. Главный дом в Черенчицах остался недостроенным, а для потомков и та часть, которая оставалась, показалась слишком большой – имение было продано лет за десять до отмены крепостного права.
Сказать, был ли Львов удачлив? Сам он в этом был не уверен: как действительно крупный мастер, он всегда был недоволен собой. Счастлив? Пожалуй. Брак его с Марией Дьяковой был удачным, по любви, кроме того, у супруги гения обнаружились немалые способности к наполнению и исполнению большого и постоянно рвущегося семейного бюджета. Львов много зарабатывал, но постоянно тратил – как правило, впустую. Он нашел и добыл бурый уголь на Валдае, но никто не поверил, что уголь может заменить дрова, Львов привез уголь в Петербург, но и там никто его не взял, пока однажды тот не сгорел прямо на пристани… И в такие авантюры он бросался постоянно, опережая время, опережая запросы современников, страдая сам. Но в этих проектах он был весь, и без них он не был бы собой.
Николай Львов так и вошел в историю – как гений, вроде бы и признанный, и – не оцененный современниками. Но тут уж пенять на современников не приходится. На то он и гений, чтобы опережать время…
Павел ИВАНОВ
