Тверской реалистической поэзии не хватает сейчас философского стержня, цельного взгляда на общую картину русского бытия. Недостает и познания глубинных основ современной России, чтобы ответить на вопросы: чем русская земля и ее люди еще живы, как трудятся, чего ждут?
И все же есть поэты, которые хотят и могут воплощать нынешнюю действительность в бытийной системе координат, не отрываясь при этом от вскормившей их почвы, но и не закапываясь в нее с головой. В этом отношении очень порадовала новая книга стихотворений Василия Рысенкова «Четвертое измерение» (Торжок, 2009. – 80 с.), состоящая из трех лирических разделов: «Окошко в вечность», «Тяжелая фракция» и «Встреча».
В сборнике ощутимо проявилась ранее не встречавшаяся в лирике Василия Рысенкова тема русской истории, которая отозвалась эмоциональной перекличкой с современным веком. Налицо – эстетический и содержательный прогресс, творческий рост поэта:
Смотрят холодно звезды грозные,
Как предчувствие и вина.
Поезда проползли тифозные,
Проскрипели обозы колхозные,
А теперь тишина, тишина…
Что это – отзвук знаменитого горчаковского «Россия сосредотачивается» или «одинокий цветок татарника // Нашей памятью и мечтой»? Но даже горечь здесь другая, какая-то обнадеживающая, раз сохранилась память и мечта… Просто поразителен стихотворный триптих «Окошко в вечность» (число «три» для русской культуры сакральное), объявший три века русской истории. Для каждого из них поэт подобрал точное определение: XVIII век – «накануне», XIX – «вина» и XX – совершенно неожиданно – «Китеж». Характеристика века – объемом в одну страничку, увиденная в особой перспективе… Возможно ли? Да, и достижимо, если отыскать те единственные, максимально плотные слова, передающие самую суть, например, века восемнадцатого:
Но всё уже было рядом.
Все – накануне.
Галантный век уходил
проселком еловым.
Грибами росли усадьбы.
Родился в июне
Пушкин,
который прорвет немоту
Словом.
Ностальгия по минувшему для Рысенкова, к счастью, не обрела форму бесплодных сетований, не проросла плакатными обличениями; она мягко перетекла в грустное и поучительное, будящее мысль, философское созерцание, восходящее к пушкинскому «но строк печальных не смываю». Вина XIX столетия в том, что
У камина опять не сидится тебе,
Ожидая, что все в этом мире
устроится.
Только в черной, пропахшей
навозом избе
Ты чужой, как солдат Бонапартова
воинства.
Вот они – крупные, искрящиеся, жемчужные зерна истинной поэзии! Великая русская литература, мир, черная, пропахшая навозом изба, свет, любовь и духовное отчуждение – каменистые и ухабистые тропы, пролагаемые в своем течении русской культурой и цивилизацией.
Помню мутных дней и запах, и вкус:
Смесь угара, и надежды, и грусти.
Поздней осенью распался Союз,
А в лесу родились желтые грузди.
Таким в памяти лирического повествователя отложился сокрушительный 1991-й – год распада советской империи. Ему предшествует «1905 год» и:
Там беспечная Русь
проспала зарождение века,
А, проснувшись, погубит себя
в окаянном году.
И в японском плену
Ветеран Порт-Артура, калека,
Материт генералов,
Пророча России беду.
Натянутый нерв русской Голгофы, дважды разорвавший державу на части в ХХ веке… В. Рысенков впервые продемонстрировал огромные возможности синтеза лирических переживаний и эпоса истории вместо привычно-описательного воспроизведения далеких событий.
Всем строем «Четвертого измерения» поэт ищет духовные опоры в этой жизни, где высшие нравственные ценности прямо по-большевистски высмеиваются как пережитки проклятого прошлого. Предначертанность миссии русского поэта – хранить душу, совесть, красоту, беречь и лелеять чувство Родины. Если его не услышат современники, услышат потомки; не внемлют дети, поймут внуки.
От прощаний до встреч
Нам осталось растить и беречь
Рудименты души,
атавизмы любви и совести.
«Четвертое измерение» опять изумило образной неисчерпаемостью лирики Василия Рысенкова, особенно в изображении природы в разные времена года: «Бабочки инея над головой // Кружат, сорвавшись с сосновой ветки», «Будет порхать вольно // Лунная пыль в шторах», «И заварен в солнечном тумане // Молодой пахучий березняк». Хотя мне все-таки попалось и досадно неоригинальное: «Только еще не окончен бал – // в небе зажгутся свечи» – штамп, который донельзя опошлили конвейерным употреблением.
В стихотворениях Василия Рысенкова много зимы, мороза и снега. Им сопутствует холод, что в обычном плане естественно. А в плане образном? Холодные наблюдения ума, пробивающиеся весенним цветом черемухи, теплым летним дождем, желтыми днями осени… Или намек на то, что пора «подморозить» Россию (К. Леонтьев)? В этом-то вся прелесть, загадочность лирики поэта, воплощающего глубины жизни, а не легкие солнечные блики на поверхности ее моря. Из того же «четвертого измерения» – идеального царства духовности и дорогой памяти – озаряет стихи Рысенкова и синий цвет сугробов, васильков, неба, крестьянских глаз.
Насторожил часто мелькающий в сборнике образ дна: «на дне беды», «наши гнезда и наше дно», «огонечек счастья на дне тоски» и т.п. В заглавном стихотворении второго раздела книги «Тяжелая фракция» автор явно парадоксален и пессимистичен: «Мы – тяжелая фракция мутных лет. // Мы – на дне». Дно, олицетворяющее «жалкий земной уют», где можно слушать «песни о странствиях, о судьбе // до утра», выступает протестным противовесом «новой жизни»: «Новой жизни шумит вдалеке прибой, // Носит пену и шелуху. // Мы-то здесь не запачкаемся с тобой // Тем, что плавает наверху».
Вновь возникает наслоение и пересечение поэтических и онтологических ассоциаций. Уход на дно жизни воспринимается не как социальная деградация, а становится прежде всего фундаментом нравственной чистоты в философской оппозиции «верх – низ». Пена исчезнет, унесенная волнами истории, и верхом станет золотое дно сбереженных духовных ценностей народа.
Русский путь – блужданье
или избранность?
Запахи картофеля печеного.
Спутник над разрушенными
избами –
Чудеса, на гибель обреченные.
В душе поэта постоянно борются тоска и счастье, апатия и творчество. С одной стороны «…впереди наша станция – свалка» и «…в мире хозяева – вовсе не мы», с другой – «Счастье же в том, что
За тоску, за гриппозную эту муть
Белый май нам сполна воздаст.
Впереди, за распутьями,
будет путь.
За ненастьями будет наст.
Финальный аккорд лирической исповеди поэта – призыв к действию и отпор витальному застою:
Можно синюю птицу
поймать у окна,
Если сердце не охладело.
Всех обмани, раздразни, весна,
Делай свое дело!
Несмотря на то, что «двадцатый век снова глядит… // Глазами фанатиков и страдальцев» в век XXI, веришь вместе с поэтом в конечную правду: «Есть только Слово, чтобы все возродить». Опять все сначала… Да Руси к этому не привыкать. Возрождение страны через скромные полезные дела, начиная с маленького клочка земли, а затем, сопрягая эти одухотворенные трудом и песней клочки в единое и сакральное пространство, где «с горизонтом у леса овес срастается» – вот путь русского народа, конечный смысл его бытия-в-истории. Девизом же этого мироустроительного процесса должно стать: если русским (и шире – славянам) суждено уйти из истории, то лишь вместе с нею самой.
Александр БОЙНИКОВ
