ГЛАЗА НАПРОТИВ
Тане
В рабочем клубе коромыслом дым:
и Ободзинский, и дешёвый глянец
портвейна «Три семёрки».
Лихо с ним
тебя тогда и пригласил на танец.
Забавно, как безмолвное кино,
но кабы знать, что будет всё в новинку,
хотя и мы с тобой давным-давно
не маемся под старую пластинку.
Иные ритмы будут у внучат
на том же, на волшебном повороте,
но и для них, я верю, прозвучат
однажды строки про глаза напротив.
Не зря же ими я который год
так безнадёжно, так бессонно ранен,
и Ободзинский доблестно поёт,
и дольше века длится день Татьянин.
ПРАВДА
Тот врёт, а этот лишь лукавит,
другой своим аршином правит
былые наши жития.
Вольно же жить такой державе –
она в цветении и славе
неукротимого вранья!
Но, впрочем, ложь порой толкова,
и мне ль фантазии судить:
метафору, эпитет новый
мы проглотить всегда готовы,
а хлёсткий лепет Хлестакова –
кому он может навредить?
Всё стерпит серая бумага
и твиттеру лишь прикажи –
взыграет в нём хмельная брага
и закипит на дне оврага…
Напрасно праведник Гулага
звал жить отчизну не по лжи.
В любые времена крутые,
приемля всяческую власть,
всегда врала моя Россия –
наверно, этим и спаслась.
… Вчера в густой волне сирени
ручьи играли, как свирели,
хрустящей музыкой стекла.
И долгой дробью на опушке
талдычил дятел со ствола
сосновой бронзы звонкой пушки,
кукушка тоже не врала –
честна природа и светла,
испить до крошки бы, до кружки!
… Пошли, брат, врать – у нас дела.
* * *
Шиповник цвёл. Густая пена
бросала наземь лепестки –
как с пальцев, клавиши Шопена
стекали в зыбкие пески,
и гасло в них неумолимо
дыханья лёгкого литьё,
за шестикрылым серафимом
неся свечение своё.
Мой бедный куст себя не слышит:
его прощальные балы
среди отдушин и одышек,
как ночь июньская, белы.
Но скоро музыка увянет,
и блеск зелёного костра
забудет, как ещё дурманил
иные головы вчера,
а шип осиротевший вспомнит
венец терновый у креста…
Угас твой аромат, шиповник,
Но – защитилась красота.
КОНСКИЙ ЩАВЕЛЬ
Я один на голубом лугу –
стар, но незауздан, нестреножен,
горечь трав я впитывать могу
чёрными ноздрями прочной кожи,
я ещё, ребята, ого-го!
Я ещё привычек не оставил
жеребячьих.
Я ещё легко
соберу в букеты конский щавель,
к ним добавлю кашки луговой,
оглянусь – на свете тихо-тихо,
и гуляет
за высокой скользкою травой.
ЗЕРНО
Сколько строк
из нутра ни выматывай,
остаётся лишь сор на пути –
в нём, пожалуй, и Анне Ахматовой
ни былиночки не найти.
Снова ночью, каналом, аптекою
утешайся в пределе земном:
Блок не слышит, как ты кукарекаешь
над жестоким жемчужным зерном.
