А нога человека здесь давно не ступала
Сыпал снег из низко нависших туч, и казалось, что здесь, на возвышенности, где раскинулась карельская деревенька Старое Паулино, уже делает первые шаги зима. На выходные прогнозировали дождь, но, как нам сказали, в Максатихе и окрестностях прогнозы сбываются с точностью до наоборот. В рюкзаке резиновые сапоги, дождевик и зонт, а еще варежки и на ногах зимние ботинки. В межсезонье в деревне нужно готовиться к любым неожиданностям.
Уезжаем из Максатихи по шоссе на Вышний Волочек. В деревне Засека сворачиваем влево. Сразу за поворотом в одноэтажном вытянутом здании с крылечком хорошо узнается школа. Школу строил колхоз, но времена пришли сложные: колхоза теперь нет, и школа стоит пустая, веет тревогой от ее темных окон. Опускаются сумерки. Проселочная дорога от Засеки до Старого Паулина вьется, скачет, гнется и убегает к темному горизонту, еще отражая немыслимый свет своими широкими лужами. Зимой снегоуборочная техника здесь не ездит, ходят паулинцы в Засеку в магазин на лыжах два километра.
– До реки рыбаки еще протопчут, а дальше, за Гнилухой, ни следа, – говорит Сергей Николаевич и выкручивает баранку старенького, но упорного «Москвича».
Нам как раз надо за Гнилуху, но это завтра. А сегодня – топить промерзлый дом и читать Чехова, глядя, как в темных стеклах пляшет веселый огонь от лежанки.
Старое Паулино расположено на возвышенности и стоит в два посада, спускающихся полого к устью Гнилухи. Здесь дуют ветра сильные и частые, громче ветра только потревоженный лай соседского Умки. К востоку от деревни течет довольно широкая и полноводная Тифина, хотя местные говорят: теперь и ее можно вброд перейти – заросла.
Дом в Старом Паулине, где мы остановились благодаря гостеприимству добрых хозяев, стоит на краю возвышенности, от него дорога спускается вниз. Рядом огромный ствол срубленной ивы, красиво обросший побегами. Дом весело засветился тремя фасадными окнами, заскрипел дверьми и половицами, задымил трубой. Дом старый, дореволюционный, с бревнами в обхват, с крюком для люльки, вбитым в матицу, с отполированной руками кичагой (так карелы называют валёк для полоскания белья в реке) на крыльце.
Здесь во всей округе нет домов, обшитых псевдомодным сайдингом, нет кирпичных заборов. Здесь деревня с лицом привычным – добрым и чуть замерзшим от ветра и больших перемен. Прогрелся дом быстро, зашумел проснувшейся мошкарой, «заработало дерево», как говорит Сергей Николаевич. Супруга Галина Васильевна вручила нам для ужина ведро с картошкой, морковью, бутылку с растительным маслом. Показала место, где «ловит» сотовая связь: восточное окно веранды. Если не получится, можно выйти во двор и попробовать между двух кустов крыжовника.
Ночью ветер гремел оконными стеклами, печной заслонкой. Восход в 8.28. Солнца нет – по небу летят лохматые рваные облака, крупой сыплет снег на еще зеленую траву. Голоса проснувшихся деревенских жителей. На зиму здесь их остается меньше десяти человек, и сейчас все, кто мог, уже уехали в город. Ветер пронизывающий. В доме тепло, после нескольких минут отдирания от полен березовой коры верная лежанка гудит и радуется, отбрасывая на стены оранжевые пятна.
В путь собираемся как следует: идти не очень далеко, но погода непредсказуемая, холодная. Старопаулинский приход был приписан к Успенской церкви в Кострецах. Храм этот в советское время не закрывался – отстояли верующие. Церковь – конечный пункт нашего пути сегодня.
Обходим паулинский дом с востока: здесь у спуска стоит старая деревянная Георгиевская часовня, построенная в 1850 году. Почерневший квадратный сруб с крылечком. На крыше, без каких-либо декоративных завершений, стоит крест, вернее, обломок – осталась лишь стойка с косой нижней планкой. В советское время в часовне был магазин, сейчас здание брошено (на обитой железом двери – «Санитарный день»), крыша зияет дырами. Жалко часовенку. Пережила лихие годы богоборчества, а сейчас либо рухнет, либо сгорит. Внизу сквозь шальной от ветра ковыль тускло блестит и гонит воды Тифина. Красота. Не зря здесь в начале восьмидесятых снимали по повести Евгения Носова киноленту «Родник» с Владимиром Гостюхиным.
Спускаемся, переходим по камням вброд стремительную Гнилуху (настоящее имя ручья – Глинушка, через нее были
Первая на пути деревня – Новое Паулино. По закрайке леса в один посад. Первый дом – старинный пятистенок с четырехскатной крышей и большим обрушившимся крыльцом. Дом брошен, крыша упала, твердо и одиноко стоит лишь давно остывшая русская печь. В другом конце деревни заметили машину. Хозяин-дачник отбывал на зимовку в город. Новое Паулино еще постоит – много домов, в которых живут летом. Очень, кстати, распространенный тип домов в Максатихинском районе – пятистенок на две семьи. Здесь такие стоят пока крепко.
Такой же крепкий дачный дом встретился в деревне Паулинские Горы. Единственный дом, в котором заметна человеческая жизнь. Остальные либо грудой бревен лежат в траве, выгибая углы срубленных «в обло» стен, либо чернеют пустыми окнами. И дома все сплошь старые, дореволюционные. И обои на стенах трепещут на ветру обрывками. Полов нет, тёс местами отодран, обнажив круглые мощные бревна сруба. Дачники разбирают брошенные дома на пригодный стройматериал и дрова. Симптомы страшной и скорой смерти такого явления, как русская деревня. Если живущий рядом приходит в пусть и брошенный, но чужой дом снимать половицы, по которым ходили не его ноги и бегали не его дети, значит, в наших умах
Такая же картина в Бродах. Яблони, упавшие в траву крыши, медвежьи следы на мокрой песчаной дороге. Следов человека нет, наши – первые за долгое время. От Бродов до большой деревни Перевесы долго идти скучным полем, глядя на опоры ЛЭП, водонапорную башню и трубы котельной. Перевесы – деревня большая, дома здесь встречаются любопытные и старые, но «убита» деревня так свойственным для центральной усадьбы металлоломом авто- и сельхозтехники, зарослями борщевика величиной с молодую березу. На самом краю – школа. Не такая, как в Засеке, – большая, двухэтажная, панельная. Школа живет. Свидетельство тому – цветы на окнах и штабеля дров у котельной рядом. Перевесы живут шумно и сейчас в основном – заготовкой дров. Отсюда видна высокая кострецкая колокольня. Само село Кострецы вытянулось вдоль Тифины на другом берегу. К железобетонному мосту надо делать крюк. Далеко. Поэтому идем прямо – по деревянным мосткам, покосившимся, но прочным. Справа шумит перекат, похоже на мельничное место, на толстом островном ивняке ветер болтает «тарзанку».
Огромный пятиглавый храм с отдельно стоящей колокольней в Кострецах сейчас закрыт, а ведь «никогда не закрывался». Нет священника. Хотя совсем недавно был. Ключи от храма только в Перевесах.
– Живет там один, хочет здесь служить, – рассказывает нам местный житель. – Все его знают. Спросите отца Валерия.
Храм крепкий, оштукатуренный, с новой крышей. Однако внутрь не попасть. Завтра воскресенье, но литургии здесь не будет. Вот такие парадоксы. В месте, где всегда все и про всех знают, – в магазине, продавщица подтвердила: службы прекратились, а «отец Валерий» еще только учится и служить не может.
Обидно. Идем обратно. В Перевесах «Валерку знают все», это правда. Стучимся, открывает молодая женщина:
– Нет его, на вечернюю службу уехал в Максатиху.
Половина пятого вечера. В тихом предсумеречном воздухе разлита какая-то тревога. Обратная дорога торопит. Сзади остаются брошенные избы Бродов, Паулинских Гор, и нет в них той утренней тоскливой романтики. Есть безадресная тревога. Бодро шумит еще не видная за сосняком Гнилуха. И становится легче. А ночью пошел дождь.
Утро бьет в окна солнцем. Проспали восход, не надеялись на «вёдро», но нас ведь предупреждали о непредсказуемости погоды.
Пошли по деревне знакомиться с людьми. Тетя Нюра в домике в два окошка плохо слышит, отмахивается и кричит: «Нет деревни, ничего нет, никого нет!»
У Марьи Михайловны Саратовой те же ощущения – грустные. Она живет здесь одна круглый год. Дочь-учительница приезжает каждую неделю из Вышнего Волочка. Баба Маша в город не хочет, следуя принципу: «Здесь плохо, но здесь лучше». Испугавшись, кто это к бабе Маше пришел, уж не грабить ли, прибегает сосед Борис Анатольевич. Пригласив на чай, откланялся.
Баба Маша болеет, никуда не выходит. Тот же Борис Анатольевич с супругой Алей забегут, занесут продуктов или чего еще. Борис Анатольевич с женой живут в доме рядом вот уже почти 20 лет, приехали из Эстонии. Потеряли сына в Чечне. Сам хозяин – участник боев с китайцами на острове Даманский, ликвидатор чернобыльской аварии. Дом у них маленький, в два окошка, две собаки и несколько кошек. У Барсика на шее колокольчик, чтобы птичек не ловил.
– Работать надо, иначе не прожить в деревне, – говорит Борис Анатольевич. – Тоска заест, особенно зимой. Зимой-то у нас тут красота первозданная.
Зимой от соседней Гормы неспешно тащит сани красавец мерин Буян, на нем Анна Алексеевна Матвеева (на снимке) везет внука в Засеку, оттуда он поедет в Малышево, в школу. Школа в Перевесах гораздо ближе, но зимой хода отсюда до Кострецов нет – нетронутые снега. Горма стоит на отшибе среди заросшего поля. Красавица деревня, только живет здесь и зимой и летом лишь одна семья Анны Алексеевны. В Горме дома старые, красивые, но нет за стеклами их окон света. Ходит Буян одиноко среди высокой травы, поднимает изредка от земли голову, трясет гривой.
От Гормы дорога виляет полем. Взмывают из сухой травы в небо черные тетерева. Непуганые птицы. Наверное, кроме Матвеевых никто по дороге и не ходит, мы вот только прошли…
Воскресный закат не по-осеннему ярок. Разливается солнечный свет по крышам домов, отражается в стеклах, блестит озябшая Тифина рябью, переливается. Валит белый дым из узких банных труб, скрипит сиротливо чья-то калитка. Тихо.
Александр ДЫЛЕВСКИЙ
Максатихинский район
